— Что узнать?

— Хоть что нибудь о миссъ Нелли… что съ ней не случилось никакого несчастія…

— Въ самомъ дѣлѣ? Такъ ты и ей можешь разсказать, если только ты увѣренъ, что она не проболтается. Если же кто изъ постороннихъ будетъ спрашивать, — ни гу-гу, понимаешь?

— Будьте покойны, сударь; никто ничего не узнаетъ. А затѣмъ, счастливо оставаться. Покорнѣйше благодаримъ за подарокъ.

По какой-то случайности, въ то время, какъ незнакомецъ, разговаривая съ Китомъ, вышелъ на улицу, Дикъ Сунвеллеръ оказался тутъ же, неподалеку, и увидѣлъ ихъ. И вотъ что вышло изъ этой неожиданной встрѣчи.

Чекстеръ, какъ человѣкъ, обладающій тонкимъ умомъ и развитымъ вкусомъ, принадлежалъ къ той самой ложѣ «Славныхъ Аполлонистовъ», въ которой Дикъ считался пожизненнымъ гроссмейстеромъ. Пожизненнымъ же гроссмейстерамъ статутомъ вмѣнялось въ обязанность, при встрѣчѣ съ кѣмъ либо изъ членовъ братства, обращаться къ нему съ рѣчью для поддержанія въ немъ бодрости духа. Увидѣвъ одного изъ членовъ братства, упорно глядѣвшаго на пони, Дикъ перешелъ черезъ улицу. Онъ попалъ въ эти мѣста по какому-то порученію своего патрона; благославивъ брата и поговоривъ о погодѣ, онъ случайно вскинулъ глазами и… къ удивленію своему, увидѣлъ жильца Брасса, очень серьезно разговаривавшаго съ Китомъ.

— Вотъ-те на! Кто это такой? спросилъ Дикъ.

— А кто его знаетъ? Я его вижу въ первый разъ; пришелъ къ хозяину, въ контору.

— Ну, а фамилію его вы знаете?

Тотъ отвѣчалъ слогомъ, приличествующимъ «славному аполлонисту», что онъ «благословенъ навѣки», если знаетъ его фамилію.

— Одно только могу сказать, прибавилъ Чекстеръ, проводя пальцами по волосамъ:- изъ-за него я цѣльныхъ 20 минутъ стою здѣсь на тротуарѣ. Я его ненавижу всей душой и, кажется, всю жизнь готовъ былъ бы подставлятъ ему ножку, если бы у меня было на это вревіи.

Пока они бесѣдовали, жилецъ Брасса — онъ, повидимому, не узналъ Дика Сунвеллера — опять вошелъ въ контору, а Китъ вернулся къ лошадкѣ. Дикъ и къ нему обратился съ разспросами, и также безуспѣшно.

— Хорошій баринъ, а больше я ничего о немъ не знаю, отвѣчалъ Китъ.

Чекстера взорвалъ этотъ отвѣтъ и онъ не утерпѣлъ, чтобы не сказать — такъ, между прочимъ, будто ни на кого лично не намекая, — что не мѣшало бы скрутить шею и свернуть носъ всѣмъ вообще снобамъ. Однако, собратъ его по ложѣ не поддержалъ его мнѣнія — онъ, очевидно, былъ занятъ: соображалъ что-то. Минуту спустя, Дикъ спросилъ Кита, въ какую сторону онъ ѣдетъ. Оказалось, что ихъ путь лежалъ въ одномъ направленіи, и Дикъ изъявилъ желаніе отправиться вмѣстѣ съ Китомъ, въ его экипажѣ. Тотъ съ удовольствіемъ отклонилъ бы отъ себя эту честь, но Дикъ уже сидѣлъ рядомъ съ нимъ, и ему оставалось только одно — попробовать насильно избавиться отъ него. Съ этою цѣлью онъ такъ дернулъ и погналъ лошадку, что Чекстеръ не успѣлъ проститься какъ слѣдуетъ съ гроссмейстеромъ и, вдобавокъ, пони отдавилъ ему мозоли. Понукаемая Дикомъ — тотъ въ продолженіе всего пути не переставалъ и свистѣть, и гикать, и кричать, — застоявшаяся лошадка помчалась во весь опоръ, еще чаще, чѣмъ обыкновенно, наѣзжая то на фонарный столбъ, то на повозку. Не разъ она выказывала желаніе забраться на тротуаръ и почесать бока о кирпичныя стѣны. Слѣдовательно, разговаривать не было никакой возможности. Но вотъ она влетѣла во дворъ, гдѣ Китъ ее всегда кормилъ, и помчалась прямо въ конюшню — кабріолетъ такъ и застрялъ въ дверяхъ; когда его оттуда вытащили и привели все въ порядокъ, Дикъ пригласилъ Кита распить съ нимъ бутылку пива послѣ такихъ трудовъ. Тотъ сначала отговаривался, но потомъ согласился и они отправились въ пивную.

— Выпьемъ за здоровье нашего пріятеля, какъ бишь его? молвилъ Дикъ, поднимая стаканъ со свѣжимъ пѣнистымъ пивомъ, — да тотъ, что еще съ тобой разговаривалъ сегодня. Я его знаю, онъ хорошій человѣкъ… только большой оригиналъ… вѣдь, какъ нарочно, забылъ его имя.

Китъ выпилъ.

— Онъ живетъ въ моемъ домѣ, т. е., собстаенно говоря, этотъ домъ принадлежитъ фирмѣ, въ которой я состою главнымъ компаніономъ. У него трудно что нибудь вывѣдать, но мы все-таки его любимъ. Мы его любимъ, повторилъ Дикъ.

— Мнѣ, сударь, пора уходить, сказалъ Китъ, вставая.

— Ну, чего ты спѣшишь, Христофоръ? выпьемъ-ка лучше за здоровье твоей матери, уговаривалъ его Дикъ.

— Очень вамъ благодаренъ, сударь.

— Твоя мать чудо какая женщина, Христофоръ! «Кто первый спѣшилъ меня поднять, когда я падалъ, и цѣловалъ меня въ больное мѣсто, когда я плакалъ?»

— Конечно, моя мать…

— Она была прелестная женщина… Я знаю, этотъ господинъ очень щедрый. Мы заставимъ его раскошелиться для твоей матери. Онъ съ ней знакомъ, Христофоръ?

Китъ отрицательно покачалъ головой, лукаво взглянувъ на своего собесѣдника, поблагодарилъ его за угощеніе и улепетнулъ прежде, чѣмъ тотъ успѣлъ вымолвить слово.

— Гм! Странное дѣло! Все, что имѣетъ соприкосновеніе съ домомъ Брасса, окружено какой-то таинственностью. Попробую-ка и я быть осторожнѣе. До сихъ поръ всякій могъ вывѣдатъ у меня все, что хотѣлъ. Теперь баста. Никому ни гугу о своихъ дѣлахъ. Странно, очень странно, разсуждалъ про себя Дикъ.

Углубившись въ свои размышленія, — скорчивъ при этомъ необычайно умную физіономію, — онъ просилѣлъ еще нѣкоторое время за бутылкой пива, потомъ подозвалъ къ себѣ мальчишку-полового, все время наблюдавшаго за нимъ у двери, и, выливъ остатокъ пива, въ видѣ жертвоприношенія, на песокъ, велѣлъ ему снести пустую бутылку и стаканы въ контору и кланяться отъ него хозяину. Вмѣсто того, чтобы дать мальчику на водку, онъ далъ ему совѣтъ: вести скромную жизнь и воздерживаться отъ всякихъ возбудительныхъ напитковъ. Свой совѣтъ, — какъ онъ самъ очень умно замѣтилъ, — онъ считалъ гораздо цѣннѣе какого нибудь полпенса. А затѣмъ пожизненный гроссмейстеръ «Славныхъ Аполлонистовъ» заложилъ руки въ карманы и удалился изъ пивной, все еще раздумывая о чемъ-то.

II

Не смотря на то, что Киту пришлось до вечера прождать м-ра Абеля въ городѣ, онъ не зашелъ къ матери. Онъ не хотѣлъ предвосхитить тѣ радости, не хотѣлъ, такъ сказать, дробить тѣ удовольствія, которыя предстояли всей семьѣ на слѣдующій день. А день приближался знаменательный. Наступалъ срокъ его трехмѣсячной службѣ у новаго хозяина: завтра онъ получитъ четвертное жалованье, т. е. четвертую частъ шести фунтовъ стерлинговъ, назначенныхъ ему въ годъ — шутка ли, сколько денегъ, цѣлыхъ 30 шиллинговъ! — и завтра же хозяинъ отпускаетъ его на весь вечеръ домой. Боже мой! сколько удовольствія имъ предстоитъ въ этотъ вечеръ: они побываютъ въ театрѣ и зайдутъ въ ресторанъ, чтобы показать Яшѣ, какъ ѣдятъ устрицъ.

И вѣдь надо же, чтобы выбрался такой счастливый денекъ! Все благопріятствовало