Стукнула дверь, и кафешку покинул последний посетитель. До ланча здесь будет пусто, как на похоронах бродяги. Мистер Берри снова станет переговариваться с невидимым поваром на кухне, а потом замрет над свежим номером «Шрайк»7. «Дыра», ты и есть дыра, что тут сказать.

– Всегда любил мясо, – жалобно сообщил мистер Смит. Ленни вздрогнул: он совершенно забыл про старикана. – Мясо, скачки и хороший бурбон. Кто бы мог подумать, что на восьмом десятке я застряну в подобном, с позволения сказать, заведении…

Кто бы мог подумать, что у хрыча раньше был вкус? Он никогда не заказывал. Просто сидел за столиком с невыносимой тоской во взгляде, будто хотел оказаться за горизонтом всего. Каждый день он обреченно обращался с чем-то к хозяину, но тот лишь отрицательно качал головой.

Работяги за стеклом пытались оттащить от входа массивный штендер. «Райские поля». Он был привязан на цепь толщиной в запястье, но парни не обращали внимания на всякие мелочи. Они дергали щит и глупо чесали затылки закругленными когтями. «Райские поля: свободная ферма экологически чистых овощей и фруктов», главный оплот «Элизиума» в Динополисе.

– Меняем снабжение, а? – Ленни указал за окно.

Поговаривали, что внутри Святой Троицы не все так гладко. Якобы Rose corp. начала оказывать давление на «Новую жизнь», а та, в свою очередь, теснит фермеров. Впрочем, дела у «Райских полей» не заладились по совершенно другой причине.

– Реструктурируем бизнес, – отозвался от стойки хозяин. – Переходим на собственное производство.

– Будет еще вкуснее? – Кравитц понадеялся, что ему удалось сдержать иронию. Или хотя бы не заржать в голос.

– О, и намного!

Один из за’аров все-таки не выдержал и со всей дури рванул стенд. Цепь беззвучно лопнула, звенья брызнули во все стороны, едва не угодив в витрину. Оба парня свалились на мостовую, погребенные рекламным щитом.

Реструктуризация, как же. «Райские поля» сожгли во время недавнего налета. Ограбление века, не иначе. С четверга ньюсбои орали наперебой: «Ночь овощного террора!», «Услуга обществу», «Кому мешала веганская ферма?». Хохмачи. Кравитц примерно представлял содержание этих статей: они все ошибались. Он прикрыл глаза и откинулся под жарким солнцем. Лори…

Он любил скотч, она предпочитала виски. Отличная фраза для романа. Они были вместе еще до всего. Но он ушел на войну, а потом вернулся. И был год. Год, в который он собирал себя по кусочкам. Маленькие фрагменты гигантского паззла по имени Ленни Кравитц. В хорошие дни он находил десяток-другой деталей. В плохие – опрокидывал все с доски. И по новой. Врачи назвали это эксплуатационной недееспособностью. Как будто он пылесос, в котором что-то сломалось. Год терзающих ночных кошмаров, тревожных звуков и вспышек ярости. Год, в который он не подпускал к себе никого. А потом все изменилось, не так ли? Джимми завалился в своем плотном костюме, будто намылился в коммивояжеры. Последнее «прощай» перед бесконечной дорогой по просторам старой-доброй Америки? Вереницы враждебных честному коммерсанту городков ждали старину Ширеса, пока он долго смотрел на Ленни. А потом он сипло сказал: «Ты мне должен». И оба знали, что это значит. Старые долги утягивают в омут, как груз – мертвеца.

С улицы зашел мелкий жулик с высоким гребнем. Рэксфорд Джонс. Кравитц по привычке раскрыл блокнот.

***

– Еще раз, по порядку и ничего не упуская, окей? – сказал Кравитц, раскрывая блокнот. Полумрак офиса превращал в каракули резкий почерк на серой бумаге.

– Лори ушла в субботу, около девяти. С тех пор…

– Ушла откуда?

– Из дома.

Клиент выдавливал из себя реплики, понуро опустив башку. Выпяченный вперед лоб придавал ему сходство с бараном. Он всегда был таким: упертым, правильным какой-то своей, лишь ему доступной правотой.

– Адрес.

Ширес уставился на сыщика: «ой ли ты не знаешь», но все-таки назвал.

– Это в Стоуне8? – глупо уточнил Кравитц. И когда они забрались так высоко ?

Джимми посмотрел на него как на идиота: разумеется, это в Стоуне.

– Почему ты заявил только в понедельник?

– Мы поссорились.

– И часто вы ссорились? – Ленни оторвался от записей и пристально взглянул на старого друга.

– Эй-эй, ничего такого, – старый друг энергично замотал башкой.

Он ее не бил. Бойскаут-Джимми не поднял бы руку на женщину. Он мог вызвать авиацию на себя. Мгновение – и свистящие с небес болиды желто-красным заревом рвут в клочья и своих, и чужих, сминая кварталы песочных зданий… Это – пожалуйста, это по уставу. Но он бы не поднял руку на женщину. Или поднял? Ленни представил, как боковым ударом выбивает мелкие зубы Ширеса. Как волочет его тушу и выбрасывает из окна под изогнутый столб фонаря. Как осколки беззвучно сыплются на не отошедшую от дневного зноя мостовую. Как сам выпрыгивает следом в духоту ночи…

– Она ушла, дальше? – жестко прервал собственные фантазии Кравитц.

– Дальше – все.

– Она могла просто уйти? К родственникам, знакомым, друзьям, любовнику? – он выделил последнее слово.

– Может, и могла. Но тогда бы полиция ее нашла, верно?

Верно. По крайней мере – вероятно. Если бы не сомнительные заслуги легавых, этот город утонул бы в криминале намного глубже, чем утонул. Но где-то проходила граница их компетентности: лень, коррупция, апатия, пофигизм. К нему, например, из участка никто не обращался. И Ширес наверняка об этом знал. «Ты не нанять меня пришел, а проверить, – подумал Ленни. – И что бы ты сделал, окажись прав? Ты качаешься, Джимми? Ходишь на армейский бой по воскресеньям? А что это оттопыривает твой уродский пиджак, револьвер? Ну-ну». Собственный магнум сыщика ждал в кобуре под крышкой стола.

– Итак, она пошла в эту… – он сверился с записями, – «Дыру»? Угол Юнион и 17-ой?

– Не совсем. В полиции сказали, что последний раз ее видели недалеко оттуда.

– Кто видел? Во сколько?

– Не знаю.

– А кто знает?

– Полицейские?

Логично. Кравитц подцепил на коготь последнюю сигарету в пачке.

– Погоди-ка… – Только тут до сыщика начало доходить – Так она вегетарианка?

Ленни не любил травоядных . Он считал их слабыми, нерешительными и беззащитными. Их чудовищный культ тела – всего лишь компенсация по… Кравитц забыл, как звали того умника, о котором часто вспоминал Шилдс, и вообще не был до конца уверен, в чем там фишка. Ему просто нравилось слово.

– Ну да. Два года. Может, три.

– С чего вдруг?