Я поднял голову. Впервые я осознал то, о чем совсем забыл, и мысленно задержался на этом воспоминании. Да, именно Миеу привела меня тогда к Равинге, она тянула меня туда, она бежала передо мной, указывая путь к палатке кукольницы.

Равинги не было рядом с ее лотком. Там сидела девушка, которую я пару раз видел с ней. Очень стройная, с потоком волос, белых, как у всех вапаланцев, хотя кожа ее была темнее, чем у Равинги, словно она много времени провела в наших жарких землях.

Равинга стояла в стороне и гладила по голове одного из своих огромных вьючных яксов. Животное мычало и трясло головой. Равинга сразу же меня увидела и подозвала, посторонившись, поскольку я умел ухаживать за больными животными.

Казалось, его действительно что-то мучило. Я подумал, что, возможно, глубоко в его длинную шерсть ухитрился забраться солесос. Такие порой встречались возле плантаций водорослей, где бродили яксы. И животные очень страдали, поскольку избавиться от этих паразитов, которые вгрызались в их кожу, они сами не могли.

Я достал из поясной сумки гребень для расчесывания шерсти и начал разбирать пряди. Однако темно-зеленого слизня я не нашел — то, что я увидел, было скорее похоже на маленький мешочек, вплетенный в пряди шерсти. Я убрал гребень, достал нож и срезал эту штуку. Освобожденная из прядей шерсти, она открылась у меня в руке, и я с удивлением увидел… зуб.

Пустынные крысы — проклятие нашего народа. Их уничтожают везде, где только обнаружат. Я сам с детства многих из них убил, чтобы они не разоряли наши плантации. Так что я был уверен, что держу сейчас клык одной из этих тварей. Он был процарапан в некоторых местах, и эти царапины были залиты красной краской, но узора, ими образованного, я никогда прежде не видел.

Я услышал, как девушка зашипела. Но Равинга ударила меня по руке, выбив и кусочек кожи, и ее жутковатое содержимое. Они упали на землю. Затем она схватила два булыжника — плоские куски желтоватого камня, которые возникли в ее руках так быстро, что я и не понял, откуда они взялись, — и, постукивая ими по клыку, истолкла его в порошок. От него поднималось что-то похожее на ядовитый дымок. Когда она развела камни, на землю посыпалась мертвенно-белая пыль, которую она ногой втоптала в песок.

Сделав это, она посмотрела прямо на меня. Мне показалось, что в ее глазах читался вопрос. У меня тоже были вопросы, но я не мог произнести ни звука. Затем она сняла что-то блестящее со своего пояса.

— Нет! — протянула было руку девушка. Она хмурилась и смотрела на меня с явной неприязнью.

— Да! — возразила ей Равинга. Она подошла ко мне, и я заметил у нее в руке подвеску на цепочке. Повинуясь ее жесту, я наклонил голову, она надела цепочку мне на шею, и, посмотрев вниз, я увидел у себя на груди прекрасно выполненную маску песчаного кота, сделанную из старинного червонного золота, которое сейчас редко встречается. Я знал прекрасные работы Куры и был уверен, что мою сестру в мастерстве не превзойти никому. Но в этой подвеске было что-то такое, чего я никогда прежде не видел. Желтые камни, изображающие глаза, казались живыми.

— Это тебе, — сказала Равинга. Затем произнесла какие-то слова, которых я не понял. Потом, снова заговорив на обычном языке, добавила: — Только тебе. Это ключ к тому, для чего он предназначен. Постарайся, чтобы он не ушел от тебя.

Когда я возразил было, что эта вещь стоит целое состояние, она покачала головой.

— Она идет, куда хочет. Теперь она твоя — я так думаю. — Она чуть нахмурилась. — Нет, не мне говорить о судьбе других. Бери ее, Хинккель и сам узнай.

Мне еще раз повезло в тот день — я купил замечательный кусок бирюзы, который наверняка порадует Куру, и вернулся домой с подвеской на груди и тихо мурлыкающей Миеу на спине моего вьючного якса.

Однако я быстро осознал, что ошибался, считая неожиданный подарок Равинги счастливой приметой. Это я понял вскоре после возвращения на скальный остров, принадлежавший моему Дому. Лучше путешествовать ночью, а не под беспощадными лучами солнца, потому я миновал последнюю каменную статую сторожевого кота на рассвете, и тогда увидел направляющихся ко мне Куру и брата. Я еле волочил ноги.

Встрече с Курой я не удивился, поскольку моей сестре всегда не терпелось узнать, как продаются ее изделия и какие материалы я ей купил. Однако то, что и Каликку снизошел до меня, было настоящей неожиданностью.

Как обычно, он сражался со своим ориксеном, Каликку грубо управлялся со своими скакунами, и по большей части они были такими злыми, что никто другой из всей семьи и близко к ним не подходил. Он всегда чувствовал себя обделенным, поскольку дни, когда один клан открыто шел войной на другой, миновали, и ему оставалось лишь жадно слушать рассказы отца о сражениях прошлого. Охота да преследование разбойников, что грабят караваны, — вот все, что ему довелось испытать, а разве станешь героем, когда проявить себя можно лишь в таких мелочах?

Я остановился, поджидая их. Они быстро подъехали. Каликку натянул повод так резко и жестоко, что его ориксен встал на дыбы, поднимая тучи песка. Миеу села и заворчала, глядя на моего брата весьма недружелюбно.

— Пешеброд! — Это было одним из самых безобидных прозвищ, какими награждал меня мой брат. — Поторопись! Работа… — Он не закончил. Наклонился вперед и уставился — не на меня, на подвеску у меня на шее.

Ориксен всхрапнул и дернулся в сторону, когда всадник направил его поближе ко мне.

— Где взял? — резко спросил мой брат. — Сколько отцовских денег ты за это выложил? Кура, — сказал он сестре, — может, он всю твою выручку на это истратил?

Он смотрел на меня с обычным вызовом, молча подзуживая меня ответить — словом или кулаком. И, как обычно, я не дал ему удовольствия избить меня — как случилось однажды, когда мы были совсем маленькими.

— Это подарок. — Мои руки, скрытые дорожным плащом, сами сжались в кулаки, но я заставил себя разжать их.

— Подарок! — презрительно рассмеялся брат. — Да кто тебе мог такое подарить! Хотя могу поспорить, что у тебя духу не хватило бы отнять его силой!

Кура тоже подъехала поближе. Заметив интерес в ее глазах, я снял подвеску и протянул ей. Она долго крутила ее в пальцах и ощупывала.

— Нет, — сказала она задумчиво, — это не дело рук Тупы (она имела в виду одного из лучших мастеров нашего народа). Слишком старинная да еще и… — она помолчала, затем добавила: — Лучшая работа, какую мне когда-либо приходилось видеть. Откуда она взялась, брат?

— Мне подарила ее Равинга, кукольница из Вапалы. Я с ней несколько раз встречался на рынке.

Моя сестра держала подвеску так, словно ласкала неровности металла и камня.

— Тогда откуда она ее взяла? Я пожал плечами.

— Этого я не знаю, но…

Закончить фразу мне не удалось, поскольку Каликку попытался схватить подвеску, но Кура успела увернуться.

— Это сокровище для воина, а не для того, кто выбрал жизнь слуги! — громко заявил он. — Она моя по праву!