Курт рассказал, что этот мужчина, который его поднял, отвел его в медпункт, где ему промыли рану, смазали и забинтовали. Мужчина сказал врачу, чтобы тот дал бинтов и йода. Потом он провел Курта к себе в кабинет, открыл шкаф, достал оттуда стакан, налил спирта, разбавил его водой, достал также хлеб и сало. Пододвинул мне стакан и кусок сала: «Пей, ешь». Затем этот мужчина порезал хлеб и сало и сказал, чтобы он отдал это нам.

Я запомнил того мужчину на всю жизнь. Мы с Куртом еще долго удивлялись, как он двумя фразами зверя превратил в человека. Потом этот охранник-мальчишка перестал замечать, когда у возницы из мешка сыпалось зерно, и мы безнаказанно потом из пыли его доставали. Он даже иногда останавливал возницу, который вез кукурузу, будто бы прикурить у него, а с брички в этот момент падали один или два початка. И возница, и охранник на это не обращали внимания. Мы вначале боялись к ним прикоснуться, помня, как был избит Курт, да и я тоже по спине хорошо получил. Но однажды, когда мы собрались и схватили эту кукурузу, то охранник даже отвернулся. После этого мы поняли, что он больше не против того, чтобы мы подбирали упавшее. Конечно, мы были ему благодарны, простили ему те побои, которые были в прошлом, ведь мы столько горя принесли на эту землю, поэтому считали, что побои, которые получали, в некотором роде даже заслуженные! Хотя виноваты и не мы, а, как правильно сказал тот мужчина, твой отец, что настоящие фашисты в Нюрнберге сидят на скамейке подсудимых. А мы выполняли приказ, нам приказывали – мы делали. И сейчас нам приказывают, а мы делаем…

Когда прошло немного времени, мы осмелели, потому что поняли, что это вполне нормальный, добрый человек, еще практически мальчишка.

Однажды я спросил его про того человека.

– Ты назвал его Батей, он что, твой отец?

– Нет! Какой отец? Батя!

– Батей у вас отцов называют, – заметил я.

– Отец – отец, а это Батя, мы все его Батей зовем.

– Кто все?

– Как кто? Все. Все партизаны. Он наш командир – Батя! Солдаты, военные – они его командиром называют, а мы, пацаны, его Батей зовем. Он и есть Батя нам…

– Я того мужчину запомнил на всю жизнь. Когда я тебя первый раз увидел, в лице твоем мне сразу померещились знакомые черты. А когда ты сказал «Новокубанск», да еще фамилии одинаковые, и отчество у тебя Петрович, так я и понял, что это твой отец. Жив он еще?

– Да, ему сейчас восемьдесят шестой год, – ответил я.

– Да? Передай ему привет! Скажи ему, что мы помним его, и я, и Курт. Мы, ветераны, когда собираемся, часто вспоминаем, как он всего двумя фразами садиста превратил в нормального человека – в доброго, уступчивого и даже в чем-то сочувствующего нашему положению. У вас тоже, наверное, есть общество ветеранов? У нас здесь есть, может быть, не такое, как у вас, но есть. Хорошо бы, чтобы наши дети не воевали, ни против вас, ни против нас, ни против других. У тебя дети есть?

– Есть.

– Кто?

– Дочери.

– У меня тоже дочь одна, и еще внук есть…

Мы посидели, еще выпили. Я начал прощаться, Гюнтер отвез меня в гостиницу. Когда я лег, то задумался вот над чем: этот немец, бывший военнопленный, сейчас живет в таком огромном доме – практически во дворце, по моим понятиям; на пенсии, и, как он рассказывал, вдвоем с женой они не могут пенсию его, ренту, как у них говорят, потратить. Я вспомнил, как Гюнтер говорил:

– Видите ли, у меня жена не любит готовить, поэтому утром мы подымаемся, поплаваем сначала, потом пьем кофе и заказываем завтрак в кафе, заодно прогуляемся и в кафе позавтракаем. Вечером, если никуда не идем, мы с друзьями заказываем обед в ресторане. Нам не потратить мою пенсию.

Я вспоминал своего отца, он тысяча восемьсот девяносто пятого года рождения, прошедший три войны: Первую мировую, Гражданскую и Второю мировую, имеющий и царские награды, и Советские военные, и Советские трудовые, сейчас уже в довольно преклонном возрасте. Живет в двухкомнатной квартире, с удобствами на улице, до сих пор печку топит дровами и углем, газ, может быть, когда-нибудь и подведут. Получает пенсию в сто рублей, чтобы еще как-нибудь подработать, он выращивает цветы. Люди приходят и покупают у него. Вот какая разница между ветеранами одной и той же войны.

В тот раз я решил провести отпуск на родине – это значит на Кубани. Хорошее место Кубань, Краснодарский край! Много о ней написано, много рассказано. Мне хотелось просто порыбачить. Я люблю прудовую рыбалку: с удочками, поплавками и, конечно, спиннингом. Но спиннинг – это не помечтаешь особо, не задумаешься – там надо все время работать руками. А удочку – поставил, и можно заняться своими мыслями. Мне как-то не везло в тот раз. Ни на одном пруду ничего крупного не поймал.

Потом мне посоветовали проехать на хутор Петровский. Сказали, что там есть частный пруд, где выращивают рыбу и за плату пускают рыбаков. Но не всех подряд. Но по каким критериям пускают – не понятно. Командуют там 2В. А что такое «2В»? Узнал, расспросил. 2В – это значит два близнеца – один Виктор, другой Владимир. Но их никто никогда не может различить. В 80-е годы, когда председателей уже не назначали, а выбирали, их единогласно колхозники выбрали председателями. Сразу обоих, потому что все равно не могли различить, кто есть кто. А эти два близнеца закончили институты, причем, опять же, не понятно, кто из них по какой специальности. Один получил диплом агронома, а другой – зоотехника. Хотя лекции по предметам обоих специальностей они посещали по очереди. А когда выбрали их председателем, то тоже вышла неясность. Кто из них председатель, кто агроном, а кто зоотехник? То есть, они вдвоем были как три разных лица. Тем не менее, при них в колхозе стало жить лучше.

Но ненадолго. Нашлись умники из вышестоящих, которые захотели разделить колхоз на паи. И 2В стали фермерами, но фермерами с большой буквы. Когда колхоз полностью развалился, они выкупили чужие паи, земли, вплоть до того, что местный пруд стал находиться на их территории. И сейчас, говорят, они там хорошие хозяева.

Я решил съездить и посмотреть, может, в самом деле, будет нормальная рыбалка. Показали мне по карте как проехать – дорога туда вообще хорошая. Живут они на хуторе с краю.

У меня тогда была «Волга» ГАЗ-24. Я подъехал, как мне показали, к дому. Вышел из машины, смотрю – у калитки звонок. Позвонил.

На мой звонок вышел плечистый мужчина среднего роста. Своим открытым взглядом он сначала окинул меня, а затем машину. Далее, ничего не говоря, не приветствуя, подошел к машине, зачем-то надавил на правое крыло, обошел вокруг, заглянул под левое…

В это время, откуда ни возьмись, появилась его копия. Точно такой же мужчина, такого же роста, на лицо вообще различий нет, оба одеты одинаково. И этот второй точно таким же образом подходит, пробует мое правое крыло, обходит вокруг машины, заглядывает под левое.

– Я ж тебе говорил, что амортизатор не работает, а на левом игольчатый подшипник, – начали они диалог друг с другом.