Иудушка видит, что часть мира, за которую он нес ответственность, – то есть его усадьба и его семья – пришли в запустение и в случившемся есть только его вина. Но это здоровое чувство вины, «ужасная правда, осветившая совесть», обращается не на созидание, а на разрушение.

Саморазрушение делает болезненной, невротической ту вину, которая изначально была здоровой. И хотя она имеет хорошие корни, ее нельзя назвать подлинной, равно как и совершенно болезненной.

Назовем такую вину двойственной.

О том, как ее можно преодолеть, мы подробно поговорим в третьей и четвертой части книги. А пока давайте посмотрим, какие еще бывают примеры двойственной вины.

Еще один пример вины, последствия которой нельзя исправить, и никакой выбор не помогает ее утишить, был описан митрополитом Сурожским Антонием.

Выйти из круга самообвинений и обрести покой нельзя до тех пор, пока подлинная вина не будет хотя бы до какой-то степени искуплена и прощена.

Нас, однако, может удивить, что митрополит Антоний пишет о произошедшем как о грехе. Убийство любимой было ненамеренным, оно стало следствием ужасающей случайности, нити которой оказались в руках любящего человека. Но из многих высказываний владыки Антония следует, что он понимал грех по-разному, в том числе и достаточно широко. Например, он говорил: «Мы знаем, что стремимся к добру, что мы добро любим, что оно нам представляется прекрасным, желанным; и вместе с этим, как человек, стреляющий в мишень, может промахнуться, так и мы, стремясь к добру, проходим мимо. Это точный смысл греческого слова амартия (грех): не попасть в цель»[3].

Таким образом, грехом в широком смысле является любой шаг, последствия которого приводят к злу. Даже если это действие было ненамеренным и повлекло за собой последствия, которых мы не предполагали, нам бывает трудно избавиться от чувства вины. И несмотря на то, что эта вина часто становится очень мучительной и непродуктивной и нередко обращается в невроз, она все же является неоспоримым свидетельством нашего неравнодушия к происходящему, нашей готовности отвечать за то, что мир, в котором мы живем, – не таков, каким его задумал Господь. Думается, что именно такую вину и такой грех имеет в виду митрополит Антоний, рассказывая историю про мужчину, ставшего убийцей своей невесты. И именно в таком, широком смысле, мы будем говорить о грехе в четвертой части, посвященной неизбежной вине.

Пока же, во избежание путаницы, обозначим его как осознанный выбор, противоречащий нравственным законам. Если же зло было причинено ненамеренно, назовем этот шаг не грехом, а ошибкой.

Несмотря на то что случившееся с героем истории, описанной владыкой Антонием, является грехом в широком смысле, мы можем не сомневаться, что вина этого человека была изначально подлинной, здоровой. Тем не менее из-за своей огромной силы и невозможности искупления она с неизбежностью обратилась в саморазрушение.

Антон Павлович Чехов в молодости разрывался между медициной и литературой. Вот выдержка из его письма Н. А. Лейкину, датированного 1883 годом, в котором он с присущей ему иронией сетует:

А вот как позже, в 1886 году, Чехов описывает свой обычный день:

Антон Павлович раскаивался в том, что мало внимания уделял литературе, пусть и по уважительной причине: