– Покончим с ними раз и навсегда, – сказала Ульфрун сквозь стиснутые зубы, поднимаясь на ноги. Вдалеке прогрохотал гром, и, прежде чем его эхо успело затихнуть, Серый Странник исчез. Она осталась одна.

Ульфрун Железная Рука нетвёрдо подошла к тому месту, где лежал её топор, прислонённый к неподвижному трупу Хеймдула Клятвопреступника.

– Скоро, – пробормотала она, выпуская облако пара на холоде. – Скоро всё это закончится.

Земля Вороньих гётов, северный берег озера Венерн

Начало весны 1218 года от Рождества Христова

Факелы мерцали, отбрасывая тонкий оранжевый отсвет на процессию, пока та двигалась через ряды ясеней и дубов. Трижды по девять мужчин и женщин спускались с увенчанных крепостью высот Храфнхауга – утёса в форме корабля, который люди называли Вороньим холмом. Они шли в зловещем молчании. Это было не свадебное и не похоронное шествие, ведь не было звуков ни флейты, ни барабанов, ни пения, возвещающих о радости или скорби. Лишь звон боевой сбруи и скрип изношенной кожи; каждый носил на себе варварские великолепия ушедшей эпохи – древние кольчуги из бронзы и железа, волчьи шкуры и черепа, пояса из медной чешуи и нагрудные знаки из кованой меди. Северная бледность терялась под витиеватыми татуировками, сделанными из золы и вайды, под разводами и мазками сажи и пепла, которые придавали им особый вид – скорее звериный, чем человеческий. Руки с чёрными ногтями сжимали топоры и вложенные в ножны мечи или цепко держали увешанные перьями древки коротких копий.

Они шли по тропинке, ведущей к кромке воды, к ветхому причалу, где ждала маленькая лодка, крепко привязанная к деревянным сваям. Береговая линия образовывала естественный залив – глубокую бухту Скервик, где чёрные воды озера Венерн плескались о крутой, покрытый снегом склон Вороньего холма. Когда процессия приблизилась к причалу, мужчины и женщины расступились, чтобы позволить одному из них пройти вперед. Этот человек был мельче остальных, закутанный от макушки до икр в шкуру огромного серого волка, сверху которой всё ещё красовался череп. Голубые глаза, смотревшие из-под густых бровей зверя, казались угрюмыми и злыми.

Самая старшая из женщин, крепкая и седовласая, некогда воительница, кожа которой была испещрена больше шрамами, нежели морщинами, подошла к маленькой фигурке.

– Диса Дагрунсдоттир! – сказала она твёрдым как кремень голосом. – Судьба призывает тебя. Она требует от тебя занять место в тени Человека в плаще. Ты принимаешь призыв?

Из-под волчьего черепа сверкнули глаза; маленькая фигура ничего не ответила.

– Принимаешь? – прогремела старуха, нахмурившись.

И Диса Дагрунсдоттир, которой в следующее новолуние исполнится шестнадцать лет, выпрямилась во весь рост и сбросила с плеч шкуру древнего зверя, от которой воняло потом, дымом и запёкшейся кровью. На ней была длинная чёрная туника, подпоясанная на талии и украшенная вышивкой из рун, выполненной серебряной нитью. Хоть девушка была маленькой и худой, у неё были проницательные, голодные глаза хищницы. Как и у других присутствующих женщин, на правой щеке Дисы красовалась татуировка в виде ворона; это указывало на её принадлежность к древнему роду, на сестринство, столь же древнее, как сам Храфнхауг. Диса тряхнула головой, отчего костяные амулеты с вырезанными рунами, вплетённые в её чёрные волосы, щёлкнули друг о друга, как нетерпеливые мысли.

– Принимаешь?

Тонкие губы Дисы растянулись в оскале, который говорил не столько об огне юности, сколько о давно лелеемой отвергнутой мечте. От резкого дыхания девушки шёл пар.

– Да.

Старуха долго смотрела на Дису, пока висело неловкое молчание, её изуродованное лицо было непроницаемо. Наконец она кивнула.

– Тогда иди и докажи, что достойна, – на этом старуха сделала шаг назад.

Нахмурившись, Диса Дагрунсдоттир прошмыгнула мимо нее и направилась к концу причала. Затем запрыгнула в лодку и уселась на скамье на носу. Старуха махнула рукой; двое из процессии, мужчина и женщина, последовали за Дисой. Мужчина вскарабкался на борт и взял весла, а женщина отвязала веревки, крепко удерживающие лодку у причала, и толкнула; после чего прыгнула в лодку в последний момент и заняла место у румпеля.

С губ Дисы не сорвалось ни слова прощания; она злобно смотрела на сутулую старуху, пока весла вонзались в тёмные недра Скервика. Суденышко неслось прочь, и единственными звуками были скрип дерева, шипение воды и гортанное дыхание гребца.

Мгновение – и лодка исчезла в туманной ночи.

Рядом со старухой встал мужчина. Крупный, с сединой в каштановой бороде, он сунул руки за свой расшитый золотом пояс и покачнулся на пятках.

– Если Человек в плаще отвергнет её, я всё ещё могу найти для Дисы место в своём доме. Что скажешь, Сигрун?

Старуха Сигрун искоса взглянула на мужчину. Его звали Хредель; цепь из витого золота на бычьей шее выдавала в нём влиятельного человека. Он был хозяином Храфнхауга и её вождем, но Сигрун знала его с детства – мягкого, сонного Хределя, который слишком много пил, всегда беспокоился и нянчился со своим единственным сыном так, как южные матроны – с дочерьми.

– Чтобы вы с сыном делили её между собой?

Хредель нахмурился.

– Не глупи. Я предлагаю от чистого сердца. У неё нет матери, отец погиб, но мой мальчик, Флоки, ею очарован. Если она вернётся…

– Если она вернётся, – сказала Сигрун, раздувая ноздри, – без мантии жрицы, тогда ей не будет места среди Дочерей Ворона.

– Ты же не хочешь изгнать собственную внучку?

Сигрун повернула голову; её свирепый взгляд пронзил и удержал Хределя, как копье охотника.

– Изгнать? Нет, Хредель, если Человек в плаще с позором пошлёт её обратно, Дису не спасёт что-то столь хрупкое, как родство. Если она потерпит неудачу, я своей же рукой прибью эту глупую девчонку.

Нос лодки вздымался в такт ударам гребца. Над головой сквозь рваные прорехи в облаках проглядывали звезды; ночь текла к концу. Скоро рассвет окрасит небо на востоке, и где же будет она? Диса сидела в тишине, обдумывая ответ, пока дальний берег медленно приближался, надвигаясь, как зловещее пророчество, от которого она не смогла убежать. Станет ли она тогда рабыней? Или вообще не доживёт до восхода?

В одном кулаке Диса сжимала гладкий камень с глубоко вырезанной руной – Дагаз. Его чернильный двойник всегда был с ней на плече, нанесённый рукой её отца, когда она была ещё младенцем. Эта руна… этот камень были основами её судьбы.

Как и священных рун, Дочерей Ворона было двадцать четыре. Ни больше ни меньше. Дети семей, основавших Храфнхауг, все Дочери носили татуировки рун, соответствующих первой букве их имени. Именно с помощью рун Судьба решала, кто из Дочерей будет служить жрицей Человеку в плаще, бессмертному вестнику Спутанного Бога, а кто – законодательницей и защитницей Храфнхауга.