– Сурово, но справедливо, – одобрила мамуля и подвинулась, позволяя бабуле занять место на качельке.

Еще с минуту мы обоняли настурции, неспешно пролетая над ними туда-сюда. Потом по лестнице с дробным топотом сбежал бородач, прижимая к груди охапку разнокалиберных флаконов. Он смело канул во тьму, которую вскоре со скрипом прорезал расширяющийся прямоугольник желтого света.

– В уличную душевую побежал, – прокомментировала бабуля. – Не многовато ли шампуней взял?

– Он не для себя, – догадалась мамуля.

По лестнице как раз зацокали каблучки. Обметая пыль со ступенек, во двор сошла дама в длинном шелковом халате, расписанном райскими птицами.

– Лисуня, – шепотом пояснила бабуля, хотя это и так было ясно.

Лисуня уплыла на свет за распахнутой дверью в душевую, которой мало кто пользуется, поскольку во всех домиках имеются свои санузлы.

Еще через полминуты вслед за Лисуней спустилась третья участница трио питерских, и вновь она шествовала не с пустыми руками – тащила стопку махровых полотенец.

– Да кто она такая, эта их Лисуня?! – возмутилась мамуля, и я отчетливо услышала в ее голосе нотки зависти. – Почему они носятся с ней, как свита с королевой?

– Момент. – Бабуля уже отработанным движением ловко соскочила с качелей и прошуршала по травке к хозяйскому домику.

По старой доброй советской привычке она первым делом постаралась снискать расположение хозяйки нашего летнего приюта. Это не составило большого труда: достаточно оказалось сделать презентик (шампанское, шоколадные конфеты, шелковый шарфик, мамулина книжка с автографом), перекинуться разок-другой в картишки – и хозяйка, тоже пенсионерка, охотно зачислила нашу старушку в свои добрые приятельницы.

Я поняла, что бабуля отправилась к новой подружке за информацией.

Вернулись из похода к душевой бородач и дама с функциями оруженосца – уже без полотенец. Тихо переговариваясь, они прошли в пустующую летнюю кухню и даже свет там не включили. Я прислушалась: хлопнула дверца холодильника, издала характерный звук расставшаяся с бутылочным горлышком пробка. Понятно, свите срочно понадобился антистресс. С такой королевой и спиться можно.

В кухне тихо булькнула разливаемая по бокалам жидкость, печально звякнуло стекло. В отдалении бодрым эхом послышалось журчание воды: королева Лисуня приступила к приему водных процедур.

Инфант наш затих, позволяя надеяться, что взрослые члены семьи все-таки смогут этой ночью спокойно поспать.

Ага, как бы не так!

Прошло минут пять, не больше. Внезапно раздался такой вопль, что петунии полегли и даже, кажется, кипарисы пригнулись! Да что там – мамуля, наша коронованная королева ужастиков, малодушно ахнула и чуть не полетела с качелей вверх тормашками, я едва успела придержать ее, не дав катапультироваться. И то сказать, это вышло у меня совершенно случайно: я просто подпрыгнула в испуге и очень удачно завалилась на бок, придавив родительницу.

В доме крайне возмущенно взвыл повторно разбуженный инфант. Загремели, распахиваясь, двери и окна. От хозяйской хаты, в архитектурном плане куда более скромной, чем гостевые апартаменты, донеслось встревоженное:

– Что такое? Что случилось? Кто кричит?

Это был отличный вопрос. Вернее, отличная подборка вопросов. Что такое должно было случиться, чтобы кто-то так кричал, я не смогла придумать. Это нетипично, обычно моя фантазия не пасует. Но тут и Стивен Кинг озадачился бы.

Вопль был такой…

Как если бы на Землю спустились Чужие из самых страшненьких, да прямиком в купальню, где какая-нибудь трепетная беззащитная девица…

Я не успела досмотреть привидевшуюся мне сцену космического хоррора 18+ до конца, потому как здравый ум таки отпихнул в сторону разыгравшееся воображение и папулиным командным голосом рявкнул:

– В душевую!

Качели, окончательно выведенные из равновесия (а кто из присутствующих его не утратил?), помешали мне моментально выполнить полученный приказ. Пока я барахталась, слезая сначала с мамули, а потом с диванчика, который штормило, как тонущий бриг, мимо кто-то проскакал. «Кавалерия!» – обнадежилась я.

Оказалось – всего лишь бородач. Надо отдать ему должное, он безошибочно идентифицировал истошно вопящее существо как свою благоверную и моментально определился с направлением. Когда я наконец восстала с качелей, прощально поддавших мне под зад, отчего я полетела с ускорением, но, к сожалению, не в ту сторону, бородач уже голосил у уличной душевой:

– Лисуня, что с тобой! Лисуня, открой! – и то бился в закрытую дверь, то дергал ее на себя – с одним и тем же нулевым результатом.

Лисуня не открывала и орала.

Потом перестала орать, но все равно не открывала.

Я подскочила к бородачу – он с недоумением посмотрел на металлическую скобу в своей руке. Надо же, умудрился оторвать дверную ручку. Силен мужик! Богатырь! А мы его в тряпки-подкаблучники записали.

– С той стороны форточка есть, – подсказала я и полезла в кусты, окружающие душевую, чтобы заглянуть в упомянутое окошко.

– Там сетка! – крикнул мне в спину богатырь земли русской, начиная новый бой с дверью.

Он и бил ее, и толкал ее, и оторванной железкой ковырял ее…

– Тут нужен ломик! У кого есть? – Я узнала чистый и звонкий голос мамули.

Коллега Стивена ихнего Кинга присоединилась к борьбе со злом.

С чистым злом! Ведь душевая и грязь – вещи несовместные.

Я подобралась к окошку и убедилась, что бородач неточно выразился: проем надежно закрывала не простая сетка – металлическая. Вроде той, из которой делают кухонные ситечки. Эту, надо полагать, установили в борьбе с комарами, которые в курортной местности на редкость приставучи и кусучи. За туманной завесой пара и частой серой сеткой, дополнительно усиленной паутиной, заляпанной трупами отчаянно кидавшихся на амбразуру кровососов и кое-где заржавевшей, разглядеть происходящее внутри не представлялось возможным.

Впрочем, там вроде бы уже ничего и не происходило. Лисуня замолчала и не выдавала своего присутствия ни звуком, ни движением. Только дождик включенного душа уютно шуршал. Это пугало еще больше, чем дикий крик.

Я вернулась к двери – и как раз вовремя. Бородач ее победил, забив в щель у косяка кривулю железной ручки и использовав ту как рычаг. Что-то хрустнуло – наверное, накинутый изнутри крючок, – и дверь открылась.

На выщербленной метлахской плитке некрасиво лежала голая мокрая женщина. Она не шевелилась, а вот ее длинные волосы, разметавшиеся мокрыми лентами, в натекшей на полу луже волновались, как живые. Мне показалось, что одна из прядей устремилась к выходу. Я машинально отпрыгнула и успела понять: не показалось!

Блестящий черный ручеек зигзагом скользнул за порог и потерялся в траве.

Вот тут и я заорала.

Веки поднялись, как театральный занавес, – интригующе медленно.

– Очнулась? – Мамуля потянулась похлопать меня по щекам, но вовремя сообразила, что в руке у нее ломик, а с ним скорее получится усыпить, чем пробудить. – Давай, Дюша, вставай! Не время валяться в обмороке.

– Что, родина в опасности? – съязвила я, садясь на травке.

– Нет, просто пропустишь все самое интересное. – Наша писательница терпеть не могла дыр в сюжете.

– Поднимайся, Инка, – меня потянула вверх Трошкина.

– А где инфант? – спросила я ее.

– Уснул.

– Уснул?! – не поверила я.

– Да, а что? Тихо же стало. – Подруга развернула