– Вставай, соня. Сегодня новый год, пора готовиться.

Я проснулся, помахал ей рукой. Глянул на часы: половина десятого.

– Мы вчера засиделись, – сказал я. – С петухами легли. Столько не виделись, столько всего произошло, даже не представляешь.

Мама рассмеялась, присела на край дивана, потрепала меня по голове, будто маленького детсадовца.

– Надо за ёлкой сходить, украсить. Приготовить салаты, мясо в духовку поставить, убраться, стол разобрать. Умывайся, я кофе сварю.

Я отправился в ванную. Ополоснул лицо тёплой водой, побрился, всмотрелся в отражение в зеркале. На лбу появились кривые морщины, глаза потускнели, и нет огонька, который в юности позволял совершать чудачества. Москва высосала из меня яркость, потушила огни. Недавно справил двадцать шесть, а на вид далеко за тридцать. Я прижался лбом к прохладному стеклу, собрался с силами.

На кухне пахло кофе. Мама грела турку на медленном огне, и крепкий аромат витал в воздухе. Я нарезал хлеба, сыра, очистил от кожуры яйца, намазал маслом кусочки белого, разложил бутерброды на тарелке.

– Знаешь, на днях в журнале статью прочитал, что кофе на завтрак пить вредно. Врачи советуют зелёный чай и кашу, а кофе часов в двенадцать, так сказать, для поддержания тонуса.

– Сколько вы дымите с отцом, никакой чай на пользу не пойдёт. У нас завод за день столько отходов в воздух выбрасывает, что кофе и не заметен, а в Москве твоей подавно: и пробки, и выхлопные газы, и прочая гадость. Травят нас, как крыс, а потом удивляемся: здесь болит, там болит, тут опухоль выросла, рак по области пешком гуляет, – сказала мама.

Мы позавтракали, зарядившись «вредным» кофе, и отправились за покупками. Снега за ночь навалило по колено, дороги расчистили, а тротуары красовались протоптанными тропинками, поэтому мы шли, как заправские лыжники – паровозиком. Мама разговаривала по мобильному телефону с кумой, спорила о выбранном меню, предлагала разные варианты, а я наслаждался внутренним спокойствием и вспоминал район. Вот детский сад «Лёвушка», прямо рядом с домом: здесь собирался гоп-компанией сначала десятый, а потом и одиннадцатый «В» класс, пятнадцать-двадцать человек, несколько баклашек «Три медведя» или «Арсенального», пластиковые стаканчики, потрёпанные пачки «ЛМ». Каждый проходил эти этапы, когда хочется казаться взрослее, и сигарета во рту превращает из жалкого щенка в сердитого барбоса. Дешёвые понты. Как мы были глупы в те годы!

За детским садом – дом буквой Г, а за ним – небольшая асфальтовая дорожка. В девяностых здесь были болота, затем их высушили, собирались строить дома, но дальше свай дело не зашло, котлованы так и остались с «зубами в сто рядов». Сейчас местные шишки хотят обустроить тут пруды и превратить захудалый район в место отдыха, но я слышу эту легенду из года в год и знаю, что приеду через десятилетие и картина не изменится.

– Сошлись на мантах и шубе, – сообщила мама, вырывая меня из раздумий.

– И столько нужно было спорить? – захохотал я. – Десять минут идём, вы сто тридцать вариантов обсудили.

Дорожка привела нас к остановке. Когда-то здесь бурлила жизнь: был крохотный рынок со сладостями, ларьки с кассетами, продавались проездные на трамвай. Смешные бабульки в оренбургских пуховых платках торговали семечками, а в «Роспечати» всегда имелся свежий номер «Советского спорта» или молодёжного журнала «Кул». В настоящем нет ничего: ларьки и рынок снесли, «Роспечать» переехала в центр, журнал «Кул» канул в лету, а кассеты никто не слушает. Нынешнее поколение школьников наверняка не знает, что такое магнитофон. Интернет правит миром, как телевидение в девяностых.

Мы свернули направо, на улицу Пацаева. Пару минут, и перед взором большой ёлочный рынок. По традиции искали сосну, невысокую, но пушистую, с несколькими шишками. Мама потянула за рукав, махнула головой. Я приметил красавицу, поторговался с продавцом, снизив цену до приемлемой, и мы тронулись обратно.

– Помнишь, в пятом или шестом году за сосной дядька ходил? – спросил я.

– Это когда он ту куцую принёс? С длиннющим стволом? – уточнила мама.

– Ага, всех в округе рассмешил… Да ещё с таким гордым видом нёс, будто у него кремлёвская ёлка на плече лежала.

Сосну занесли домой, а сами продолжили хлопотать. Сходили в «Великан», купили мясо, овощей, консервов, муки, мама занялась тестом, а я вооружился пылесосом и бросился на охоту за микробами и пылью. Не поленился и пройтись по углам с мокрой тряпкой: что за веселье в грязи? Протёр все полки, компьютер, люстру и большую антресоль.

А потом пришла очередь сосны. Обожаю этот момент. Среди всей новогодней и рождественской суеты он долгожданнее, чем выступление президента и бой курантов. Четыре блина от штанги кладем стопочкой, в них аккуратно ставим зеленую красавицу, обматываем блины белой тряпкой, создавая иллюзию снега. Из недр папиного кабинета появляется старый коричнево-красный чемодан с надписью «Минск», полный разнообразных игрушек: шаров, гирлянд, мишуры, снежинок, дождика с кусочками ваты.

Я щелкнул пультом, и из колонок полилась музыка. Моя любимая группа «25/17», сборник хитов десятилетия – отличное подспорье для тех, кто на правильной волне. Давным-давно отец морщился, услышав первый альбом «Многоточия», но я объяснил, что рэп для нашего поколения – такой же манифест, как в восьмидесятые рок: «Кино», «Аквариум» и прочие уважаемые люди. Папа похмыкал, а спустя какое-то время (вроде в девятом году) мы слушали рэп-альбом, посвященный Виктору Цою. Диск объединил меня с отцом, сблизил наши души, и теперь я всегда привожу ему хорошие диски.

– Мам, – окликнул я. – Глянь, как здорово.

Сосна и вправду получилась на пять баллов. Широкая, около двух метров, украшенная дедушкиными и бабушкиными игрушками, покупными шарами, гирляндами, на макушке яркая звезда – символ Нового года и Рождества. Мама оценила мои старания и позвала помогать, мы переместились на кухню.

Кухня напоминала Вьетнам в период войны с США. Жара, высокая влажность, хаос и неразбериха.

– Подключи мясорубку, – скомандовала «лейтенант». – Надо фарш для мантов. Для «шубы» все сварилось, поможешь? Я лук пока порежу.

– А что ещё из меню будет? Кто что принесёт?

– Наталья обещала печёночный пирог и оливье, кумовья – корейские салаты и холодец, Олежка утку в духовке запечёт, они с Надей только к одиннадцати придут, Надя работает сегодня. Дед со своей мадам что-то пекут, вроде говорили про пироги с мясом и капустой.

В половине пятого пришёл с работы отец. Мы пообедали, попили чаю, перекурили и сели за лепку мантов. С детства не любил лепить ни манты, ни вареники, ни пельмени, хотя они выходили ладными и ровнехонькими, но сегодня гостей ожидалось прилично, и лишние руки были на вес золота. Под шутки Петросяна и компании мы соорудили четыре доски главного шедевра вечера.

– Красавцы, – сказал отец. – Не налюбуешься.

После шести потянулись гости, и суета достигла максимума. Посреди зала собрали стол, расстелили скатерть, и блюда появлялись одно за другим. «25/17» выключили, заиграла дискотека восьмидесятых, и под бодрые ритмы «Аббы» и «Модерн Токинга» год вступил в завершающую стадию.