«В начале 1927 года Великобритания, опасаясь потерять свои позиции в Китае в результате развернувшейся в этой стране революции 1925–1927 годов, потребовала от СССР прекратить военную и политическую поддержку гоминьдановско-коммунистического правительства. Отказ СССР выполнить условия „ноты Чемберлена“ (23.02) привел к резкому ухудшению отношений между Британией и СССР. Китайский налет на полпредство СССР в Пекине (6.04) и обыск, произведенный английской полицией в советско-английском АО „Аркос“ в Лондоне (12.05) предоставили в распоряжение консервативного правительства С. Болдуина секретные советские документы, подтвердившие „подрывную деятельность“ московского Коминтерна в Великобритании и Китае, после чего Британия разорвала торговые и дипломатические отношения с СССР (27.05). В Советском Союзе это было воспринято как подготовка „крестового похода“ против СССР, что привело к нарастанию военного психоза, подогреваемого активизацией борьбы белогвардейской эмиграции как внутри страны (теракты РОВС в Москве, Ленинграде, Минске) так и за ее пределами (убийство Войкова в Варшаве). Несмотря на то, что Великобритания, после победы антикоммунистических переворотов в Китае (Ч. Кайши в Шанхае и В. Цзинвэя в Ухани) и разрыва гоминьдана с СССР, не стремилась к нагнетанию конфликта, И. Сталин использовал сложившуюся ситуацию для ужесточения карательной политики (ввод в действие печально известной 58-й статьи УК СССР 6.06.1927), свертыванию нэпа и разгрома троцкистско-зиновьевской оппозиции (ноябрь-декабрь 1927 года). Великобритания восстановила дипломатические отношения с СССР в 1929 году…»

А теперь познакомимся с тем, что пишут историки Михаил Тумшис и Александр Папчинский:

«1927 год вообще оказался неудачным для советской разведки и контрразведки. Целая серия провалов выявила слабые места в разведывательных и контрразведывательных операциях за рубежом. В феврале 1927 года была разгромлена нелегальная резидентура РУ РККА и ИНО ОГПУ во Франции, возглавляемая членами Французской компартии Жаком Креме и Пьером Прево. Арестам и обыскам подверглось около ста человек. В марте польская контрразведка выявила сеть агентов ОГПУ, возглавляемую бывшим сподвижником Юденича, генерал-майором белой армии Д. Р. Ветренко. Тогда же в Стамбуле была задержана группа агентов, работающих под „крышей“ советско-турецкой торговой компании. Турки обвинили в „насаждении шпионажа“ сотрудников советского полпредства. Чуть позже в Вене прошли аресты ряда сотрудников МИДа, снабжавших секретной информацией агентов Москвы. В апреле 1927 года в Пекине, в результате полицейского рейда в советское консульство, было изъято значительное количество документов, подтверждающих факт ведения шпионской и подрывной деятельности в Китае. В мае 1927 года уже английская полиция нанесла „визит вежливости“ в помещения „Аркоса“ и торгпредства СССР в Лондоне. По результатам обыска на представителей Страны Советов посыпались обвинения в „создании шпионских организаций“.

Масштабным скандалом закончилось разоблачение еще одного советского агента, на этот раз в Литве – Константина Карловича Клещинского – Клещинскаса (агентурный псевдоним – Иванов-ХИ). Бывший царский офицер, окончивший Академию Генерального штаба, проходивший службу в лейб-гвардии Волынском полку, в Первую мировую войну он попал в немецкий плен. Затем волей судеб оказался в Литве, где поступил на военную службу: инструктор одного из первых литовских воинских отрядов, командир дивизии. К 1920 году Клещинский, награжденный литовским крестом 1-й степени, занял пост начальника Генштаба. Именно ему и еще одному литовскому офицеру (полковнику-лейтенанту Ладиге) командующий 3-м кавкорпусом Г. Д. Гай передал ключи от Вильно, освобожденного советскими войсками. В 1922 году Клещинский вышел в отставку. Как генерал-лейтенант в отставке и доброволец он был наделен значительным земельным участком, стал получать хорошую пенсию и был устроен на работу в таможню.

В сети советской разведки Клещинский попал в июле 1926 года. Его „служба“ обходилась ковенской резидентуре ОГПУ в 500 литов в месяц, одновременно какие-то деньги уходили в СССР родственникам агента. „Иванов-ХИ“ снабжал ИНО ОГПУ разнообразными сведениями о литовском правительстве, армии, политических и общественных деятелях. В обвинительном заключении на Клешинского было указано: „Освещал внутреннюю борьбу партий и давал подробную характеристику правящих кругов и высших военных начальников“, а также сообщал данные чисто военного характера, являясь „одним из деятельнейших агентов, причинивших большой вред (литовскому) государству и армии“.

В случае с Клещинским ОГПУ о конспирации особо не заботилось. Встречи с кураторами от ОГПУ происходили три раза в месяц и чаще всего на частной квартире Клещинского в Ковно. Информация об этих полусекретных контактах с советскими дипломатами дошли до литовской контрразведки, где решили взять под оперативное наблюдение бывшего начальника Генштаба. Уже после ареста литовская пресса писала, что Клещинский очень боялся разоблачения и одно время даже хотел сбежать в Турцию.

19 мая 1927 года в квартиру Клещинского ворвались агенты полиции. Помимо хозяина там был задержан помощник резидента ИНО ОГПУ (П. М. Журавлева) Н. О. Соколов. В результате столь громкого провала под угрозой расконспирирования оказалась вся деятельность ИНО ОГПУ в Литве. В результате Журавлеву, Соколову (консулу СССР в Ковно) и другим дипломатам-чекистам пришлось спешно покинуть литовскую столицу.

31 мая 1927 года Клещинский предстал перед военно-полевым судом. Судебное заседание проходило в VI форте. Подсудимый подал на имя литовского президента Сметоны прошение о помиловании и выразил сожаление по поводу своих преступных деяний, просил о даровании ему жизни. Свое выступление на суде он начал словами: „Мне очень стыдно, господа, смотреть вам в глаза. Я принужден был работать для тех, кого всей душой ненавидел. Сначала меня заставляло делать это материальное положение" Военно-полевой суд отклонил просьбы и приговорил Клещинского к расстрелу. На рассвете 1 июня 1927 года он был расстрелян.

Подобные провалы советской разведки и контрразведки, неудачная концовка операции „Трест“ и последующие события – попытка взрыва здания на Лубянке, теракты в Ленинграде и Белоруссии, убийство полпреда в Варшаве П. Л. Войкова, совершенное белоэмигрантом Б. Кавердой, – все это создало впечатление волны террора, захлестнувшей Страну Советов, немедленно вызвав тем самым ответную реакцию советских властей. Свою роль сыграло и ожидание начала военных действий со стороны некоторых западных держав („военная тревога 1927 года“).

В июне 1927 года заместитель председателя ОГПУ Г. Г. Ягода подписал директиву всем органам ГБ о производстве массовых операций „по аресту лиц, подозреваемых в шпионаже“. Вся оперативная работа по реализации этой директивы была возложена на „Центральную тройку", в которую вошли А Х. Артузов, начальник СО ОГПУ Т. Д. Дерибас и особоуполномоченный при Коллегии ОГПУ В. Д. Фельдман.

Эта „тройка" имела право выносить внесудебные приговоры (в том числе и смертные) „альбомным способом". Органы ОГПУ, проведя следствие на местах, отсылали в Москву лишь справку с фотографией обвиняемого, кратким изложением преступлений и предложениями о возможной мере наказания. На Лубянке же принимали окончательное решение о дальнейшей участи очередного „шпиона, монархиста, диверсанта и вредителя“. О масштабности операции 1927 года можно судить по следующим цифрам: на Украине было арестовано 1226 человек, в Белоруссии 602 человека арестовали, 830 человек обыскали (по данным ГПУ Белоруссии, в это число вошли „…преимущественно жители деревень и местечек, разложенные годами немецко-польской оккупации и театра военных действий, являющиеся объектом особого внимания польской и латвийской разведок“), в Северо-Кавказском крае арестовали 1519 человек, обыскали 1500 человек и еще 2216 человек намечалось подвергнуть аресту. Руководители региональных органов ОГПУ приветствовали решение о проведение массовых операций. В отчетах местных органов ОГПУ в Центр постоянно мелькали эпитеты – „успешная“, „интересны результаты“, „наглядно показала правильность наших утверждений“ и т. д.