Кузнецов описывает получение этого документа очень спокойно, как будто такие телеграммы – это рядовое событие, пусть и трагическое. Точно так же этот документ описывают и историки. Но встаньте мысленно на место действующих лиц этого события, ведь эта телеграмма беспрецедентна и вряд ли имеет хоть какие-нибудь аналоги в военной истории всего мира. Более того, если бы такое и было, то вряд ли у кого хватило ума такое опубликовать. Вдумайтесь в суть изложенного!

Во время боя, причем в тот момент, когда командование войсками особенно необходимо, полководец Октябрьский практически шантажом требует от власти, чтобы власть для спасения этого полководца, обезглавив, дезорганизовала 100-тысячную сражающуюся армию, отдав ее тем самым на растерзание врагу. Ни малейшего понятия о солдатской чести!

А Кузнецов без каких-либо комментариев пишет, что сообщил об этой телеграмме Сталину. Давайте поставим себя на место Сталина и логически прикинем: что нам теперь на его месте делать? Что делать с Октябрьским – что тому отвечать? Ведь вариантов ответа ему всего два: запретить отъезд, приказав драться, и разрешить отъезд.

Запретить? Но ведь драться Октябрьский не будет, если бы он хотел драться и не дрожал за свою шкуру, то не послал бы телеграмму, ультиматумом оговорив срок своей сдачи в плен – «максимум 2–3 дня». Этот трус сочтет себя жертвой, которую Сталин определил на смерть, и запросит спасения у Гитлера, т. е. через 2–3 дня сдаст Гитлеру Севастополь. Итог будет один и тот же, но Геббельс растрезвонит на весь мир, что на милость немцам сдался командующий Черноморским флотом СССР с десятком генералов и адмиралов и со всем гарнизоном Севастополя. Пропагандистский ущерб будет колоссальный, так как это создаст прецедент для других советских генералов, которые до этого хотя и попадали в плен, но вместе с войсками не сдавались. А здесь Октябрьский прямо предупреждает, что сдаст Севастополь вместе с армией – он ведь ни слова не говорит об эвакуации гарнизона, но зато излагает причину капитуляции – «войска сильно устали».

Таким образом, по отношению к Октябрьскому у нас выбора нет – надо разрешать этому трусу и его «ответственным работникам и командирам» удрать из Севастополя. Это на тему того, что отвечать Октябрьскому. Продолжу цитату из воспоминаний Кузнецова.

«Об этой телеграмме мне доложили около 14 часов 30 июня. Хотя Севастопольский оборонительный район оперативно подчинялся маршалу Буденному, я понимал, что моя обязанность прежде всего – своевременно дать ответ. Армейское командование в Краснодаре еще болезненно переживало недавнюю неудачу на Керченском полуострове. По опыту эвакуации Таллина я полагал, что главком едва ли примет решение сам, не запросив Ставку. Времени же для запросов и согласований уже не оставалось. По обстановке было ясно: Севастополь придется оставить. Поэтому, еще не заручившись согласием Ставки, я приказал ответить вице-адмиралу Октябрьскому: «Нарком ваше предложение целиком поддерживает». Переговорив со Сталиным, в 16 часов 40 минут я послал Военному совету Черноморского флота телеграмму о том, что эвакуация Военсовета разрешена».

У историков по этому вопросу к Кузнецову вопросов нет, а у меня возникает два вопроса. Почему Кузнецову нужно было, чтобы Буденный не знал о первой телеграмме Кузнецова в Севастополь? Он пишет, что Буденный не согласованные со Сталиным решения не принимал, а посему мог затянуть дело. Но ведь и Кузнецов решение дать полководцам Севастополя сбежать тоже согласовал со Сталиным, а первая телеграмма Кузнецова в Октябрьскому вообще не содержала никакого военного решения – это сообщение Октябрьскому о некой личной солидарности с ним Кузнецова. Почему эту свою солидарность в деле отдачи гарнизона Севастополя немцам на расправу, Кузнецов постеснялся согласовать с Буденным?

Второй вопрос. А зачем он послал первую телеграмму? Кому она нужна? Ведь Октябрьскому нужно было разрешение на то, чтобы удрать из Севастополя, а не солидарность Кузнецова. Зачем Кузнецов загружал шифровальщиков и радистов этой бессмысленной для Октябрьского чепухой?

Все дело в том, что эта чепуха была предназначена не Октябрьскому, а Сталину и Буденному, почему Кузнецов и не стал согласовывать с ними свою первую телеграмму. Чтобы это понять, задайте себе вопрос, кто являлся непосредственным начальником Октябрьского? Буденному Октябрьский подчинялся только в оперативном отношении, т. е. Октябрьский обязан был выполнять приказы Буденного об обороне или высадке десанта, об обеспечении разгрузки судов и т. д., но Буденный не мог снять с должности и заменить другим командующего Севастопольским оборонительным районом – это мог только Кузнецов, поскольку он являлся прямым начальником Октябрьского. В Краснодар Буденному Октябрьский посылал телеграмму для сведения, а разрешения удрать испрашивал у своего прямого начальника – у Кузнецова. Так почему Кузнецов застеснялся Буденного?

А Буденный знал, что у Севастополя достаточно сил, чтобы выдержать немецкий штурм, даже 27 июня, за два дня до трусливых воплей полководцев, с кавказского берега в Севастополь Буденным переправлялись войска. Севастополь был прекрасным рубежом, на котором можно было бить немцев, там выгодно было их бить, посему их нужно было бить именно там, тем более, что они на этот рубеж сами полезли. Нельзя было допустить, чтобы дивизии Манштейна вышли из-под Севастополя из горных теснин в степи Дона и Кубани, где уже во всю шло наступление на Сталинград и Кавказ. Оставлять Севастополь с военной точки зрения было глупо, а посему, как многословно оправдывается Кузнецов в мемуарах, эвакуация войск из Севастополя до телеграммы Октябрьского даже не продумывалась, и трусливое, по сути, предательство севастопольских полководцев оказалось для Сталина и Буденного как снег на голову.

А здесь нужно понять, что логика управления людьми наработала ряд приемов управления, которые начальники применяют, даже не задумываясь, – настолько они естественны. К примеру. Есть директор завода, у него подчиненный – начальник цеха, а у того свой подчиненный – начальник участка. Представим, что на этом участке возникла проблема, которая ставит под угрозу срыв задачи всего завода, а начальник участка по каким-либо причинам (неопытность, загулял, растерялся и т. д.) с этой проблемой не справляется. Если начальник цеха честный работник, то он без какого-либо приказа бросится на этот участок и возьмет управление им на себя. Если он не догадается или директор узнает о проблеме раньше начальника цеха, то директор немедленно и автоматически прикажет начальнику цеха взять управление на участке в свои руки, а уж потом думать, что делать – менять начальника участка или вновь доверить ему эту должность. Это, повторю, логика управления, и она действует везде.

Вот теперь поставьте себя на место Кузнецова, получившего телеграмму Октябрьского. Будь Кузнецов честный командующий, то немедленно запросил бы согласия Ставки самому вылететь в Севастополь и взять управление войсками на себя, пока не будут подобраны люди на место Октябрьского с компанией. Но даже если бы он сам на это не решился, но сразу же доложил о телеграмме Сталину и обсудил ее с Буденным, то они автоматически скомандовали бы ему: вылетай в Севастополь и бери командование на себя! А, как мы видим, рисковать своей жизнью нашему выдающемуся флотоводцу очень не хотелось, посему страх надоумил его на действие, по сути беспрецедентное: он еще до доклада Сталину солидаризируется в трусости со своим трусливым подчиненным!