Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А может быть так – она приехала, выяснила, что это подлинный рисунок, и забрала его, чтобы привести к вам? А кто-то узнал об этом и по дороге ограбил её?
– Нет, не может. Всё гораздо сложнее и бюрократичнее. Вначале она сама должна была убедиться, что рисунок похож на настоящий. Я намеренно использую слово похож, потому, что Кашина не эксперт, и утверждать подлинный рисунок или нет, она не могла. Только предположить. После чего нужно было бы провести экспертизу, а для этого сам владелец должен был бы сдать его в экспертную организацию. И только после положительной экспертизы, владелец заключил бы договор с музеем Лермонтова, о том, что отдаёт им рисунок на ответственное хранение для участия в выставке. Причем в договоре всё скрупулёзно оговаривается: и сроки выставки, и место нахождения рисунка. После чего любые изменения, например продление выставки и соответственно хранения рисунка, могут быть приняты, только после письменного согласования с владельцем.
– Понятно. А версия, что она каким-то образом завладела рисунком и подалась в бега?
– Зачем?
– Как зачем? Продать его самой…
– А владелец, тогда почему молчит? Информация о том, что похищен рисунок Врубеля уже стала бы известной. Пресса любит такие истории и давно уже все СМИ писали об этой краже.
– То есть, если это было, то только в том случае, если сам владелец был не в курсе, чем владеет?
– Чисто теоретически да. Но только теоретически. Чаще всего бывает наоборот – хозяева картин всегда считают, что владеют шедеврами и требуются серьёзные усилия для разубеждения их в этом. Например, любой владелец старой картины, даже неизвестного художника, всё равно уверен, что одно то, что картина старая, уже означает, что она дорогая.
– А это не так?
– Конечно не так. Старых картин много и стоят они копейки, а сейчас так и вообще ничего не стоят. Сейчас, даже картины известных художников, недостаточного качества, например этюды, или эскизы, очень трудно продать вообще, а уж за серьёзные деньги так просто невозможно – кризис. Рынком правит покупатель.
– Что это значит?
– Это значит, что не покупатели охотятся за картинами, а наоборот, к ним в очередь стоят продавцы.
– Насколько Кашина держала вас в курсе того, что она делала?
– Достаточно полно, и то, что она позвонила перед поездкой за рисунком, свидетельствует как раз об этом.
– А вы не спросили, куда или к кому она поедет?
– Нет, она позвонила вечером, и мы договорились созвониться на следующий день, по итогам просмотра.
– А с кем она встречалась в день звонка, вы знаете?
– Нет.
– Почему?
– Ну как почему? Она что, ребёнок что ли, чтобы так дотошно выяснять: где была, с кем дружит? Всё происходило в рабочем порядке. Она уже сделала очень много и не было необходимости требовать письменного отчёта о графике её работы и встречах за сутки. Ну, ясно же, что окажись рисунок подлинным, она тут же рассказала бы, и где он, и чей он.
– Она одна работала или у неё были помощники?
– Вот так вопрос… – Произнесла Шахова в затруднении, и пока раздумывала, как ответить, посмотрела на свою полненькую соседку.
– Я не знаю. – Вдруг засуетилась та, заёрзав от неожиданности. Видно было, что что-то сбило её с толку и она не знает, как правильно отвечать.
«Чего это она так дёргается на пустом месте?». – Отметила про себя Светлана.
– А что вы знаете? – переключилась она на неё.
– Я.. ам… Почему вы так смотрите на меня?
– Как я смотрю?
– Как будто я в чём-то виновата…
– А вы не виноваты?
– Стоп стоп, Светлана. Зачем вы так? Это ведь не допрос с пристрастием? Мы вас позвали помочь нам, а не устраивать здесь шоу в стиле «плохой следователь». – Пришла на помощь коллеге Шахова.
– Я ничего не устраиваю, лишь задаю простые вопросы. Что смутило в вопросе – были ли у неё помощники?
– Мы не знаем об этом.
– Это не так – вы знаете, только почему-то не хотите говорить.
Наступила неловкая пауза.
– На первоначальном этапе – да, была. – Наконец ответила Шахова, когда пауза стала уж совсем неприличной. – Но потом, между Кашиной и её помощницей произошёл какой-то конфликт, после чего Кашина работала одна.
– А что за конфликт?
– Не знаю, что-то личное, возможно. – Хотела что-то ещё добавить, но передумала. – Подробнее не могу вам сказать. На её работе по организации выставки это никак не отразилось, так что вникать в эти подробности не было необходимости.
– Что ещё известно о Кашиной? Работа, семья?
– Она работала журналистом в журнале АртХаус, вела там раздел связанный с историческими расследованиями. Собственно поэтому мы и пригласили её на наш проект, потому что это была, как раз её тема.
– Ну, уже что-то. Она занималась организацией выставки параллельно со своей основной деятельностью?
– Да, на сколько мне известно. Тут нет ничего необычного, вполне стандартная практика, когда люди совмещают несколько не противоречащих друг другу видов деятельности. Вот если бы она работала сразу в двух конкурирующих журналах, то да. Это было бы странно, хотя и такое встречается у журналистов… Что делать? Приходится крутиться для того чтобы, заработать в сегодняшних условиях.
– Семья, муж, дети?
– Насколько я знаю, у неё есть дочь школьница, но живёт она отдельно. То ли с бывшим мужем, то ли с бабушкой. Точнее не скажу … И возраст дочери, тоже не скажу не знаю.
– Где и с кем она живёт?
– Дочь?
– Нет, пропавшая ваша.
– Никакие подробности её личной жизни, мне не известны, но живёт она вроде одна.
– А кто подал заявление в полицию о её пропаже?
– Я подала, кто же ещё? – Шахова искренне удивилась заданному вопросу.
– Почему вы, а не родственники?
– Этого я не знаю, может быть им всё равно?
– Странно как-то. А её квартиру проверили?
– Да проверили. Я при этом не присутствовала, но у бабушки нашлись ключи от её квартиры, и полицейские были там, вместе с ней.
– Рисунка в ней не было?
– Обыск они не проводили, просто проверили, что Кашиной там нет и каких либо записок от неё тоже нет. Главное для них было то, что ничего криминального они не обнаружили, всё в порядке с виду, всё на месте. Рисунков никаких не было.
– А я смогу попасть в квартиру? С кем нужно решить этот