у живой девчонки. Как двенадцать раз кряду сожмётся, значит, Новый Год наступил. Лучших часов нет.

— Дедушка, ты меня отругал за не вовремя сказанное, а сам что делаешь?

— Что сам? У меня ведь тоже за тебя сердце болит.

— Погоди, — неожиданно перехваченным голосом произнёс Архип. — Раз сердце бьётся, значит, жизнь не ушла, отогреть можно, только не абы как, а живым теплом.

— Это ты ловко придумал. А теперь на себя глянь. После сегодняшнего тебя самого лечить придётся; руки отморожены, а толку чуть.

— Чуть — это больше, чем ничего. А руки — не сердце, их можно вылечить.

Архип оглянулся на Снегурочку. Она сидела, поникнув, слёзы стекали по щекам и ледяными бусинами звонко падали на столешницу.

— Вот те на… — протянул Дед Мороз. — Двести лет внуча всухую прожила, слезинки из неё не выжмешь, а тут вдруг разнюнилась. Живую жизнь, что ли, припомнила? Солнце, зелень, цветочки… чтобы в лесу птиц без счёта, и каждая на свой лад поёт. Так, что ли?

Снегурочка судорожно кивнула.

— А жару, пыль, мух кусачих, прополку на огороде — тоже припомнила? По воду с коромыслом ходить — легко?

— Дедушка, — перебил Архип, — сейчас не двести лет назад, жизнь стала иной, по воду ходить не надо, и на грядках люди возятся разве что для собственного удовольствия.

— Ничего, не эти, так другие тяготы найдутся. Просто я вашего быта не знаю. Но уж зато мачеху Снегуркину вовек не забыть. Не знаю, как в святцах, а на деревне её Хавроньей звали. С падчерицей Хавронья просто поступала: за всякую провинность — розга, а в прочее время — ругань. Ну, как, внуча, вспомнила?

— Что её вспоминать? — перебил Архип. — Она уж двести лет, как померла.

— Живёхонька! В мире всё устроено по справедливости. Раз я Снегурке сгинуть не дал, то на отмахе и Хавронье чародейства досталось. Ты, да и все остальные люди думают, что я весь из себя добрый дедушка. А я не только Дед, но и Мороз, а мороз штука суровая. Внуча не помнит, что ей сказано было, прежде чем её за дверь вытолкали. А я помню, у меня ничто не забыто. Хавронья любительница была кофей пить. Настоящий-то кофей ей не по карману был, так она приохотилась желудёвый кофеёк попивать. Ну и пила бы себе, кто мешает, так нет, то ли не хватило ей желудей, то ли запасу захотелось, но послала она девчонку среди зимы за желудями из-под снега выкапывать. Там я её и нашёл застывшую. Вмешался я со своим колдовством в эту простую историю, и с тех пор Снегурушка у меня живёт, смерти неподвластная, а злая мачеха летом и зимой по лесу бегает, желудей ищет и никак наесться не может.

— Не понял, она, что же, в свинью превратилась?

— Ну да, была хавроньей по прозванию, стала по сути. А если Снегурочка отогреется, оживёт, станет настоящей девочкой, то и мачехе человеческий облик вернётся, хотя и звериная суть никуда не денется. Заест она Снегурку в два приёма.

— Так мы ей и позволим.

— И что ты сделаешь? Ты ей не отец родной, не дядюшка и не жених названый. Какого жениха ей взыскалось в девять лет? Двести лет назад девятилетку невестой называли, но нонеча не то, что давеча, девятилетняя девочка малой считается и будет отдана мачехе.

Снегурочка всхлипнула и тихо произнесла:

— Я не хочу к мачехе, я к дедушке хочу.

Дед Мороз притянул Снегурочку к себе, прижал к заиндевелой шубе.

— Не бойся, я тебя Хавронье не отдам. Мы, знаешь, что сделаем? Договоримся с белками, они нам наберут огромнейшую кучу желудей, пусть Хавронья ужрётся и лопнет.

Снегурочка рассмеялась. Лицо только что кукольно-белое, разрумянилось.

— Гляди-ка, — сказал Дед Мороз, — всего тепла получила две горсточки, а уже и плачет, и смеётся. Скажи, внуча, только честно, хочется живой девочкой стать?

— Хочется, — виновато произнесла Снегурочка.

— Беда с вами, девчонками. И то тебе хочется, и это. Только к Хавронье не хочется. Прямо не знаю, что делать.

— Я знаю! — выкрикнул Архип. — Хавронья Снегурочке не мать, а мачеха, а ты ей дедушка! Жила у тебя Снегурка примороженной, поживёт и настоящей девочкой. Найдётся у тебя в доме для Снегурки тёплый уголок?

— Уголок-то найдётся, — покивал Дед Мороз, — а жить там Снегурочка не сможет.

— Почему?

— Да потому, что я не человек и дом у меня не человеческий. Одно прозвание, что я Дед Мороз, а по взаправде — Мороз безо всякого деда. Родителей у меня нет и не было, родни, друзей — нет. Какой же я после этого человек? Есть такое понятие, может слыхал: хтоническое существо, так это я. Хорошо ещё, что существо, а то иные знатоки хотят меня в хтонические чудовища произвести. Но чудовище или просто существо, в любом случае, ожившая девочка у меня не выживет. Покуда она не живая и не мёртвая, я её к себе возьму и постараюсь кроху твоего тепла сберечь, а уж дальше ты сам — и Снегурку оттаивать, и с Хавроньей разбираться… — всё тебе. А нам пора домой, в ледяные хоромы.

— Но вы вернётесь? — с замиранием сердца спросил Архип.

— Это как ждать будешь.

Дед Мороз встал, следом поднялась Снегурочка. На Архипа она не глядела, лицо было прекрасным, как у ледяной статуи.

— Погодь с полминуты, — спохватился Дед. — Что-то я совсем обеспамятел. Я же Дед Мороз и должен дарить подарки.

Не снимая рукавиц, Дед Мороз принялся перебирать содержимое мешка.

— Зайчики, мишки, паровозики… — кто сейчас играет в такую ерунду? Устарел я, потому и к детям не прихожу. А вот, вроде бы, то, что надо, — Дед Мороз вытащил из мешка игрушечного оленёнка. — Видишь, это плюшевый мегацерос. Держи на память.

Зашипел шлюз, беззвучно открылся внешний люк. Гости уселись в сани. Дед Мороз молодецки свистнул, так что оживший передатчик едва не икнул с перепугу. Снегурочка, опомнившись, замахала руками.

Архип смотрел вслед уезжающим. Сани летели, взрывая пушистые бразды, а по их следу мчалась огромная чёрная свинья. Из распахнутой пасти вырывалось рычание и пронзительный визг. Визг был так силён, что даже безвоздушное пространство не могло приглушить его.

Архип мгновенно активизировал противометеоритную пушку, навёл перекрестье прицела на жирный отъевшийся на желудях бок.

Как всегда не вовремя пискнул сигнал вызова.

— С Новый Годом! С новым дежурством!

Ну, конечно, это Антонио, кто ещё?

— Сто пятнадцатый слушает! — рявкнул Архип на автомате, совершенно не слушая, что там несёт сменщик.

— Архип охрип, а Иосиф осип!

Тьфу, пропасть, а он надеялся, что хоть сегодня его избавят от