— Только не шуми. Мама еще спит. Вон моя комната — он там.

— Калейдоскоп?

— Ну да.

Девочки на цыпочках прокрались в детскую, установили прибор и стали крутить колесо, поочередно заглядывая в окуляр. Постепенно они забыли об осторожности и стали шумно радоваться меняющимся разноцветным узорам.

Катя дремала в своей спальне, когда услышала, что наружная дверь открывается. Она почувствовала облегчение: наконец-то Анька вернулась. Когда дочки не было дома, Катя всегда тревожилась. Даже зная, что детская площадка находится на охраняемой территории и посторонний не может проникнуть туда. Услышав, что Аня пришла не одна, Катя удивилась: еще ни разу дочка без спросу никого не приводила домой. Ну и ладно, у девочки появляются новые друзья, надо же ей как-то привыкать к этому месту.

Катя еще не пришла в себя после дневного сна — ей было зябко, во рту оставался привкус лекарств. Кутаясь в махровый халат, она неслышно подошла к дверям детской посмотреть, чем там так заняты дети: в комнате Аня с девочкой ее возраста увлеченно возились с калейдоскопом. Но вот подружка подняла голову, и Катя почувствовала, как по спине побежали мурашки. «Если б у меня были волосы под париком — они, наверное, встали бы дыбом», — подумала она и решила, что это все еще действуют лекарства. Катя снова посмотрела на девочку, на ее лицо. Кого же она напоминает? Катя не могла оторвать взгляда от живого смуглого лица. Голова ее закружилась, пол неожиданно прогнулся и ушел из-под ног. Катя прислонилась к стене, пытаясь сохранить равновесие и восстановить сбившееся дыхание. Она закрыла глаза, но легче от этого не стало. В темноте замелькали смутные образы, они быстро сменяли друг друга, не давая зацепиться за что-то конкретное. Вот девочка, очень похожая на Анину подружку, сидит в темной комнате за столом под тусклой лампой и увлеченно читает толстую книжку; эта же девочка в танцклассе делает сложное хореографическое упражнение, лицо напряжено — она очень старается; вот девочка в школе — ее дергает за косичку какой-то противный мальчик; затем появились неприятные мужские лица, громкие голоса, крики, громкая молитва священника, яркие лампы операционной… Катя открыла глаза — рядом с ней стояла Аня и трясла ее руку.

— Мама, мамочка, познакомься, это моя новая подружка, ее зовут Катюша. Она живет в соседнем доме, а учится в испанской школе. Они уже давно тут живут, она мне все во дворе показала. А мама у нее доктор, как наш папа. Катюша, скажи что-нибудь по-испански?

— Буэнос диас, сеньора!

Катя машинально ответила:

— Буэнос диас! Ладно, девочки, играйте. Хорошо, Анюта, что тебе теперь есть с кем повеселиться. А мне что-то не здоровится — пойду прилягу.

Девчонки ушли в детскую, Катя развернулась, чтобы вернуться в спальню, но не тут-то было. Она спиной почувствовала цепкий колючий взгляд. «Никакого негатива!» — пронеслись слова мужа в ее больной голове, но она уже оборачивалась. От резкого поворота щелкнула шея и потемнело в глазах, затем будто сработала фотовспышка, ярко осветив узкое пространство коридора. Свет и тень поменялись местами: перед ней оказались две маленькие черные девочки, чернозубые и с ярко-белыми зрачками. Девочки отвратительно хихикали и показывали на нее пальцами:

— Это твоя мама! Хи-хи-хи!

— Нет, это твоя мама! Ха-ха-ха!

— Да какая разница! Хе-хе! Все равно она мертвая!

— Уже восемь лет! Ха-ха-ха!

— Замолчите, противные твари! — не выдержала несчастная женщина и замахнулась на них дрожащей рукой.

Негативные проказницы вмиг растворились в воздухе, оставив вместо себя ярчайшую молнию в виде восьмерки, которая ослепила Катю. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, к ней вернулось ее обычное зрение. Коридор был пуст, и только из дверей детской высунулась обиженная мордочка Анютки:

— Ма, ты чего ругаешься? Мы ж тихонечко шумим.

— Простите, я не вам… Пойду я.

И Катя ушла, не в силах отделаться от горящей восьмерки перед глазами и неприятных ощущений, роящихся под страшным шрамом на темени.

06.09.2006 22.00

Кате казалось, что она не доживет до вечера. Дневной приступ напугал ее, и этот страх не хотел отпускать ни на секунду. Что бы она ни делала, пытаясь отвлечься, невнятные образы возвращались. Самым неприятным было то, что ей казалось — еще чуть-чуть, и она все вспомнит, поймет, узнает мелькающие лица, но ничего не получалось. Это ее изводило. На счастье, муж пришел не очень поздно.

С первого взгляда Григорий определил, что жена на грани срыва, — в ее глазах застыло отчаяние. Он уже давно не видел Катю в таком состоянии — неужели лекарства больше не помогают и пора переходить на более тяжелые?

Пока он переодевался, Катя, сидя у своего трюмо, сбивчиво излагала суть своих переживаний. Григорий напряженно слушал, но, когда узнал, с чего все началось, облегченно вздохнул. Он подошел к Кате, положил ей руки на плечи и попытался успокоить:

— Ну, Катенька, мне кажется, ты сама себя заводишь. Может, эта девочка и похожа на кого-то. Что с того? Не надо так на все реагировать. Смотри, все было так хорошо, такой прогресс, Светёлкина меня постоянно обнадеживала. А по поводу дурацкой цифры, которая тебе везде мерещится, я прямо сейчас позвоню ей.

Григорий взял мобильник и вышел в соседнюю комнату. Через пять минут он торжественно вернулся:

— Катюша, ты просто переутомилась. Ремонт, переезд, новоселье — надо отдохнуть. Может, я отпуск возьму, и махнем втроем куда-нибудь на море?

— Милый! Цифра восемь, что тебе про нее сказала Светёлкина?

— Да ничего особенного. Знак бесконечности вставший на попа. Цифра как цифра, число как число. Тихое, спокойное, в порочащих связях не замечено. Шучу! Телевизора ты мать пересмотрела. Ящик этот поганый всякой мистикой инородной да каббалистикой забит. Умному человеку и смотреть-то на все это тошно!

— А при чем тут восемь-то?

— А при том, что был среди средневековых раввинов-сефардов, какой-то каббалист, который считал восьмерку цифрой-ловушкой, мол, это число вечного возвращения в начало и тому подобная белиберда. Смотрела ты, видимо, телик вполглаза и запала тебе эта чушь в подсознание. Ну ничего, мы люди православные, нам вся эта каббала нипочем. Правда, милая?

— Конечно, Гриша.

— Ну ладно, в любом случае я поговорю с Анюткой завтра перед школой и попрошу ее не водить к нам детей хотя бы неделю. Ты успокоишься, все будет как раньше, все будет хорошо, правда, милая?

— Не надо, Гриша, не трогай Аню, я справлюсь. Очень важно, чтобы Анька поскорее здесь адаптировалась, она же не виновата, что у нее безумная мамаша, которой все время что-то кажется.

— Креститься надо, когда кажется.

Оба машинально перекрестились: «Господи Иисусе…»

— Ты не безумная, ты просто у меня особенная и самая красивая.