Летом, окончив гимназию, Рафаэль уехал в Израиль. Собравшись за кухонным столом, мы читали его аэрограммы, а его фотографию в солдатской форме повесили на холодильник. Я писал ему на его собственной старой почтовой бумаге с изображением персонажей из серии комиксов «Пинатс», рассказывал, как идут дела у клуба «Бловитт»[7]и кто вошел в десятку музыкальной радиопрограммы Tracks. Во втором классе Мирра стала заниматься танцами. В третьем ее взяли в маленькую детскую группу. Репетиции проходили в Большом театре[8]. Мама закончила учебу и, переменив несколько занятий, получила должность помощника начальника в Западно-шведской торговой палате — ее выбрали из сотен соискателей. Про папу написали в газете. Он защитился по терапии и получил свою докторскую шляпу на торжественной церемонии в ратуше.

В тот день, когда позвонил его коллега, я сидел за письменным столом в своей комнате. Я был дома один и пытался вставить пленку в фотоаппарат, который получил на бар-мицву. На третий сигнал я встал и пробежал примерно десять шагов до телефона в холле. Телефон стоял на выкрашенной в белый цвет деревянной подставке возле зеленого дивана с вельветовыми пуговицами. Я взял трубку, одновременно сев на подлокотник дивана. Голос на другом конце провода спросил, дома ли мама, а потом представился.

Только когда коллега назвал свой номер во второй раз, я взял одну из ручек, лежавших рядом с телефоном. С нижней полки подставки вытащил телефонный каталог. Почти вся обложка была исписана номерами и разрисована человечками. В правом верхнем углу я записал шесть цифр. Положив трубку, оторвал клочок, спустился по лестнице и оставил бумажку в кухне на разделочном столе перед радио.

* * *

Я встал с пола и сбежал вниз по лестнице.

Меня звала Мирра. Она стояла у окна гостиной и стучала по стеклу указательным пальцем. Дедушкина машина, повторяла она. Вот там, на улице. Она видела, как проехала машина.

Я встал рядом с ней, не сомневаясь, что она обозналась. Другие тоже не сомневались. В комнате раздались вздохи и смешки — разве ей можно верить? Затем прошло, наверное, полминуты, и за изгородью со стороны парадного крыльца показался дедушка, папин папа, с палкой и в пальто. Опираясь на тетю Ирен, он шел к дому.

Ирен помогла ему стянуть пальто. Сжав губы, он повел себя, как Ицхак Рабин, когда тому пришлось пожать руку Арафату у Белого дома. Он подозвал к себе меня и Мирру, крепко нас обнял, глубоко вздохнул и проковылял в гостиную.

Встав посреди комнаты, он протер рубашкой свои очки в черной оправе и сказал, что не начнет, пока все не соберутся. Это было явно адресовано маме, но тот факт, что он находился в ее доме, похоже, не влиял на его решение больше никогда не произносить ее имени. Он долго стоял на одном месте, слегка покачивая кривым боком.

Мама спустилась из туалета с новым слоем губной помады на губах. Ее лицо освещала улыбка, которая и на тысячную долю не казалось такой напряженной, какой наверняка была. Пока мама усаживалась в кресло, дедушка смотрел в пол. Ингемар стоял сзади, крепко держа спинку кресла.

«Ну», — тихо произнес дедушка.

Из внутреннего кармана пиджака он вынул сложенный листок, который не спеша развернул. Затем откашлялся и принялся читать.

* * *

Магазин Берни Фридкина располагался в длинном узком помещении с широкими полками вдоль стен и крутящимися витринами на полу. В глубине, за кассой, была маленькая комнатка с плиткой и холодильником. На столе стояли вазочка с развесными конфетами и большая пепельница абрикосового цвета с логотипами фирменной одежды. Берни держал бокал за ножку, глядя на него искоса и снизу, и вертел его в руке.

Берни — самый старый папин приятель. Они выросли в нескольких кварталах друг от друга и вместе снимали квартиру, когда папа учился на врача. В те годы Берни подрабатывал на фирме, которая реставрировала мебель, и с тех пор члены общины приходили к нему, когда им было нужно что-то починить. Он часто ходил по маленькой комнатке за кассой, изображая их шаткую походку и ломаный шведский. Берни, помоги с бабушкиными подсвечниками. Берни, взгляни на бабушкино седерное[9]блюдо. Как будто ему больше делать нечего. Как будто магазин одежды всего лишь прикрытие для того, чтобы он мог возиться с их старьем. Иногда он вставал на стул, доставал с верхней полки картонный ящик и швырял его на стол с такой силой, что поднимались тонкие облачка пыли. Ящик был набит старыми менорами и ханукиями[10], в которых не хватало чашечек, и ожерельями со сломанными застежками. Берни обычно показывал на короткую стенку ящика с надписью «община», сделанной зеленым фломастером, и говорил, что в один прекрасный день зачеркнет это слово и напишет «мусорный бак».

Бокал мерцал под лампой. Берни хмурил брови, и на переносице собирались маленькие морщины. Надев очки, он достал из прозрачного пластикового несессера желтый тюбик и маленькую черную щеточку. Держа щетку между большим и указательным пальцем, он втирал густую жидкость в царапину на одной стороне бокала.

Папа наблюдал за всем этим, положив локти на стол и сложив ладони у подбородка. Люди часто говорили, что мы похожи, и иногда я сам это видел. У обоих были каре-зеленые глаза, и мы одинаково сводили брови, когда хотели сосредоточиться. Лицо у папы было длиннее, чем у меня, но я унаследовал его широкий нос и, что меня раздражало, густые кудрявые волосы, из которых было невозможно сделать ни одну из причесок, какие мне нравились.

Когда кофе сварился, Берни налил себе и папе и достал из холодильника пакет сока. Я поспешил его остановить. Я тоже хотел кофе и постарался сказать это тоном, свидетельствовавшим о том, что в этом нет ничего особенного. Прежде чем налить, Берни долго смотрел на папу.

Из кучи газет под столом я вытащил недавний номер «Экспрессен» и пролистал газету до спортивного раздела.

Берни и папа тихо разговаривали. О квартирах, которые, наверное, можно снять, о ценах на те, которые можно купить, и о том, когда папа опять выйдет на работу. До большого праздника оставалось лишь несколько недель, и папа извинился за то, что не может сказать, в какой вечер мы будем праздновать вместе с семьей Берни — ему надо переговорить об этом с мамой. Берни заметил, что Тереза опять звонила, но мама швырнула трубку. Они говорили очень тихо, почти шепотом. Когда он упомянули имя Ингемара, я почувствовал, как папа посмотрел в мою сторону.

Берни скреб чайной ложкой по дну чашки. Немного помолчав, он стал рассказывать о женщине, которая заходила в магазин. Ее имя я уже слышал: это была папина старая знакомая или медсестра, с которой он работал, и я изо всех сил стал делать вид, что целиком поглощен чтением газеты. Я внимательно изучил все матчи в таблице результатов. Англия, Первый дивизион. Швеция, Второй дивизион. Средняя группа. Бундеслига. «Вердер» (Бремен) — «ФФБ Штутгарт» 5:0. Кёльн — Леверкузен 0:0. «Нюрнберг» — «Вальдхоф» (Мангейм) 1:1.