как будто невзначай,

Но всё-таки склоняясь к укоризне.

Ему плевать, что ты, мол, устаёшь

И вообще не любишь мемуары.

Пиши, чтобы казалось, ты живёшь

Не сдуру, а быть может, и недаром.

Ведь ты же знаешь: тех, кто не ответит,

На самом деле нет на белом свете.

***

Дима, это Серёжа, он меня любит.

Мне двадцать восемь, я ни во что не верю.

Эта его любовь мне ваще не впёрлась.

Я – завотделом и у меня проекты,

Переговоры, встречи, командировки.

Даже не помню, что там с ним было дальше.

Дима, это Андрей. И он, в общем, тоже.

Нам двадцать два, мы прекраснее всех на свете.

Скоро мы купим студию в Подмосковье

И заведём смешную собаку корги.

Первого сына мы назовём Кириллом.

Я научусь готовить. (Не получилось).

Это Кирилл. И вот здесь всё реально сложно.

Близится выпускной. Институты эти.

Он раздобыл гитару, и мне играет,

Чтобы я не боялась и не ревела.

Я не боюсь. Но реву – так оно спокойней.

Мы никогда не расстанемся. Это ясно.

Это Артур. Понимаешь ли, он отличник.

Он помогает мне не решать задачки.

«Лучше читай, – говорит, – мне совсем не сложно».

Это слегка обидно, но я читаю.

Мама его потом увезла в Канаду.

И Интернета не было никакого.

Дима, смотри, это Коля, он – самый лучший.

Он мне выносит киндеры и конфеты.

Санки зимой даёт. А однажды летом

Поцеловал в подъезде. Щекотно было.

Дима, не смейся, всё это ужасно важно.

Если сейчас я сижу и ногой болтаю,

Жарю омлет, стихи сочиняю, плачу,

Бросила ту работу, нашла другую,

Просто дышу – это, в общем-то, их заслуга.

Дима, скажи им спасибо, они старались.

* * *

А вот теперь иди и делай вид,

Что он полезет за тобой в Аид,

Что от стыда за это всё сгорая,

Он за тобой последует из Рая

В какой-нибудь забытый богом край,

В котором хошь живи, хошь умирай,

Никто особо даже не заметит.

Всё оттого, что вы уже не дети,

А падшие созданья, потому

Давно не интересны никому.

Иди и повторяй вот это всё,

Что он тебя отыщет и спасёт,

Что он теперь с тобой до гроба рядом.

А то, что знаешь ты, нам знать не надо —

Что он вздохнул, сказал: «Какая жесть»

И там остался – яблоко доесть.

***

Алевтина Сергевна втягивает живот,

Надувает губы, плавно плечом поводит.

Алевтина Сергевна взрослая баба вроде,

А туда же вот.

Пал Андреичу наплевать на живот с плечом,

Он не любит, когда они красят и дуют губы.

Он не любит сук, а стареющие суккубы

Пал Андреичу точно уж нипочём.

(Катерина приносит счёт и, забрав бокал,

Замирает у барной стойки с туманным взглядом.

Как он смотрит, как говорит, как ладонь ей сжал…

Как легко с ним рядом).

На изящных шпильках весело семеня,

Алевтина Сергевна думает, чуть не плача:

«Ну и пусть не любит! Квартира, машина, дача…

А любовь ничего не значит! Любовь – с меня».

Пал Андреич везёт её на Охотный Ряд,

Так и так вращая в башке надоевший довод:

«Без того на службе всякое говорят,

Так хоть будет повод».

Ни к чему вспоминать это всё через столько лет.

Дочь вчера родила. Скоро женим второго сына.

Алевтина Сергевна ставит на стол омлет,

Втягивает живот, выпрямляет спину.

* * *

Подумаешь, чудо. Не отвлекайся от дел,

Не подходи, не рассматривай всё вблизи.

Когда ты видишь, как я хожу по воде,

Тебе не нужно знать, что она скользит.

МАРИНА

Хорошо быть древней дрянью,

Тварью с кожей ледяной,

С жутким огненным дыханьем,

Не любимой, не родной,

Вовсе никому не нужной,

Есть сырых людей на ужин,

Ужас наводить и страх

И иметь гнездо в горах.

Чуть сложнее быть Мариной

С тёплой кожей и душой

(для системы эндокринной

Это минус, и большой).

Плюс Марина виновата

В том, чего не знает тварь:

В том, что люди сыроваты,

В том, что на дворе январь,

В том, что холодно и жарко,

В том, что Дима не женат.

Эволюция насмарку,

А Марину – сразу в ад.

***

Знаешь, сколько я стою? Тебе и не снилось столько.

Но никто не даёт за меня этих сраных денег.

Только ночью придёт волчок уволочь из койки.

Но не каждую ночь. С воскресенья на понедельник.

А потом просыпаешься в волчьем логове ночью,

Говоришь: «Прости, Серега, мне на работу».

А сама между прочим идти никуда не хочешь.

Но и с ним в лесу сидеть неохота что-то.

А потом продираешься через овраг с крапивой,

Повторяя как заклинанье; «Ещё раз чтобы!»

Волки хлещут в кустах малины дрянное пиво.

Вот и вся любовь – ни до лампочки, ни до гроба.

Знаешь, сколько мне стоит вот эта вот безнадёга?

То ли жизни, то ли и вовсе – второго лета.

Не расплатишься, в смысле. Не подходи, не трогай.

Вот придёт волчок и утащит за мною следом.

***

Да что ты понимаешь в пустоте,

Которая с тобою постоянно,

Когда у всех на стыке душ и тел

Такие же зияющие раны?

Туда бросают кто чего достал.

Любовницы, айфоны, ипотеки –

Мы бесконечно повторяем некий

Таинственный и древний ритуал.

Но что ты понимаешь в пустоте,

Считающий её своим изъяном?

Как хорошо живётся обезьянам!

И ты бы обезьяной быть хотел.

Но вопреки бессмысленным мечтам

Внутри тебя лежит открытый космос.

Ты смотришь недоверчиво и косо,

И я в который раз сгораю там.

ПРЯТКИ

Психотерапевт идёт вздыхая,

Видит только краешек асфальта.

Вроде бы неделя неплохая,

Просто поддувает из гештальта.

Так-то он открытый, проактивный,

Вскормленный любовью безусловной.

(До чего же это всё противно.

Этим все болеют поголовно).

Мерчендайзер бегает по кругу,

Расставляет банки и бутылки.

Только почему-то сводит руку

И жужжит тупая боль в затылке.

Так-то по диплому он филолог,

И внутри филолог, и снаружи.

Он читает Блока между полок,

Понимая, что могло быть хуже.

Старший маркетолог громко плачет.

У него причины вовсе нету.

В это нужно верить, а иначе…

Это просто тьма перед рассветом.

Так-то всё в порядке, всё в порядке!

Мимо жизнь на цыпочках проходит.

Это мы. Мы с ней играем в прятки

И пока выигрываем вроде.

ДРУЖБА

У Таньки подросток-сын и всё время сумки,

У Аньки – карьера в банке и ипотека.

Когда я встречаюсь с ними на остановке,

То