– Закапывайте! – дал команду граф. – Поторапливайтесь, канальи! Скоро утро!

Дубов вытер лысину платком.

Уф! Ну и удружил ему император службу – врагу не пожелаешь! Заведовать похоронным обрядом – еще не доводилось ему в своей долгой и насыщенной жизни. Хлопотно это все, суетливо, неприятно.

Уф, жарко!.. Скорей бы домой да на мягкую постельку с белоснежными шелковыми простынями.

– Шевелитесь быстрее, служивые!

Солдаты засуетились. Лопаты послушно вонзились в грунт. Комья свежевскопанной земли вперемежку с песком полетели в яму. Постепенно черно-буро-серая масса заполняла последний приют декабристов. Вскоре под толстым слоем земли скрылся ящик… Ускоренный обряд погребения завершился. Могила готова. Правда, ни креста на ней, ни памятника, ни дощечки, даже ни камня могильного. Словно бездомных собак похоронили, а не офицеров русской армии. Отныне эта могила будет считаться безымянным захоронением. Тайной за семью печатями. Секретом государственной важности. Так повелело его величество. И так будет исполнено.

– Выставить караул, хорунжий! – распорядился граф. – Никого сюда не подпускать.

– Есть, ваше сиятельство, – подчинился хорунжий, и четверка казаков осталась у могилы в похоронном карауле.

Как интересно! ОН существует отдельно от тела. Тело погребено, а сознание существует. И куда же его Боженька определит? В рай? А может, в ад? Да, право, какая разница, милостивый государь! А Дубов? Вот порядочная сволочь! Сам сочувствовал нашим идеям, а теперь за государя императора, за этого тирана проклятого, глотку рвет, нас поносит. Какая же он первостепеннейшая сука! Мразь!

…Внезапно в воздухе появился светящийся шар. Он вращался и пускал в разные стороны серебристые лучики. Лошади испуганно шарахнулись, некоторые встали на дыбы и заржали. Все открыли рот от изумления и стали усердно креститься.

Знамение?!

Чудо?!

Шаровая молния?!

Сатана?! Что это?!

Кто-то бросил лопату и упал на землю, прикрывая голову руками. Кто-то встал на колени и молился. Дершау открыл в ужасе рот, глаза его широко округлились. Раздался сдавленный крик. Хотел осенить себя крестным знамением, но рука застыла в воздухе. Дубов схватился за сердце и повалился на землю. К министру кинулся поручик. Он первым очнулся от ступора.

– Немедленно, сию минуту лекаря сюда! – крикнул Макаров. – Ну, живо! Что стоите, ротозеи?! У его сиятельства удар! Спасайте его! Что же вы?! Лекарь! Где же он? Ну! Не стойте истуканами, живее!..

А Дубов уже закатывал глаза: он умирал от сердечного приступа. Все кинулись искать врача. Еле отыскали. Бедняга лекарь забился под телегу и трясся от страха: так его напугала шаровая молния. Врача взяли под белы рученьки и подвели к графу.

– Ну, давай, давай же! Что ты медлишь, братец, спасай его сиятельство! – прикрикнул на врача Макаров.

Эскулап упал на колени, расстегнул верхние пуговицы министерского мундира…

– Сейчас, сейчас, господин офицер, я уже осматриваю больного…

Снова уставившись на шар, побледневший эскулап машинально нащупал пульс у его сиятельства. Пульс еле бился. Сердце министра все слабее и слабее качало кровь, хлипкие его толчки постепенно затихали. Человеческий двигатель ломался на глазах, душа постепенно покидала тело. А шар все выше и выше поднимался в небо. Наконец остановившись в одной точке, он на секунду ярко блеснул и мгновенно исчез, словно его и не было.

– Все кончено, господа! – громко сказал врач и встал с колен. – К глубочайшему сожалению, его сиятельство, Петр Каземирович Дубов, скончался.

Все охнули. Теперь внимание всех присутствующих устремилось на неподвижно лежащего министра. Кто-то снял головной убор и скорбно склонил голову, кто-то уронил слезу, кто-то перекрестился.

– Какое несчастье! – воскликнул Дершау. – Как же так? О боже!

– Не может быть! – чуть не заплакал Макаров.

Адъютант никак не хотел верить в скоропостижную смерть его сиятельства. Он до последнего надеялся, что шеф все-таки оживет. И чудо свершилось! Когда шефа переносили в карету, сердце министра неожиданно затрепыхалось. Дубов открыл глаза и застонал. Значит, приступ не до конца сразил генерала. Его сиятельство переборол смерть!

Все вновь были потрясены, но теперь уже этим происшествием, и даже на какой-то миг забыли о зловещем шаре…

Дубова в сопровождении жандармов, казаков и лекарей срочно повезли домой. Вскоре карета министра, не сбавляя скорости, миновала будку на Тучковом мосту. Приблизительно через полчаса мимо поста проследовал тарантас с солдатами, а еще через десять минут к будке прибыли две телеги: одна пустая – с унтер-офицером Дубинкиным, другая – с его сослуживцами. Богданов по поручению Дершау заплатил мяснику деньги и разрешил забрать свою повозку. Торговец удивленно взглянул на унтера: вояка заметно поседел.

– Вот беда! Беда-то какая! Страху видимо натерпелись, господин офицер? – взволновано заговорил торгаш. – Аж поседели как лунь. Мертвецы всегда жуткое зрелище. Вот беда…

Подавленный унтер молча кивнул, потрогал свои волосы. Движения его были замедленными, механическими. Человек явно пребывал в шоковом состоянии. Даже стал немного заикаться.

– Пос-се-дел… гов-в-воришь?..

– Да, засеребрился весь… Хорошо, что меня туда не отправили, насмотрелся бы всякой жути, опосля ночами не спал, кошмары бы мучили. Все мы там будем. Нам ли, людям смертным, переживать об том. Все равно никто живой из этой жизни не вышел. То-то. Но-о!.. – философски изрек торговец и подстегнул лошадь.

Колеса натужно заскрипели, и телега, покачиваясь и громыхая, покатилась прочь от сторожевой будки. Мясник был несказанно рад, что так удачно от всего этого отделался: во-первых, не участвовал в жутком спектакле под названием «погребение заговорщиков», а во-вторых, еще и деньги получил.

– Прощевайте, люди добрые! Не поминайте лихом! – крикнул напоследок торгаш и снова подстегнул лошадь.

Животина пошла шибче.

Унтер ничего не ответил. Перед глазами как наяву все стоял и стоял этот загадочный серебряный шар. Даже смерть министра не так взволновала унтера, как это необычайное явление. Но что же это? Чертовщина какая-то? Или Божий знак? А может, знамение? Так или иначе, Дубинкин до конца жизни будет помнить об этой дьявольщине. Если конечно проживет эту жизнь, жизнь хорошую, долгую. Да чтобы он еще раз согласился присутствовать на казни или похоронах жмуриков такого разряда – да ни за что на свете! Нет, нет и еще раз нет! И пусть за неповиновение сошлют в Сибирь или на Кавказ. Пусть отходят шпицрутенами по спине, пусть прогонят сквозь строй! Любое наказание приемлет. Пусть! Но не будет Дубинкин участвовать в таких делах, не будет! И все тут! Хоть режь его!

Дубинкин с благоговейным страхом посмотрел на небо.

«Не к добру сей шар! Предзнаменование, что ли? Неужто сызнова какой-нибудь Наполеон Бонапарт объявится? Тогда перед началом войны люди огненную комету в небе видели. То было настоящее знамение. И оно же сбылось! И шар оный – тоже знамение? Пожалуй, так. Представляю, каково будет тем казачкам служивым, что остались у страшной могилы. Вот страху натерпятся! Я бы ни за что там не остался – хоть стреляй! И так побелел как снег. Хватит с меня чудес чудных!»