– Зачем ты ездил в Толозу? – холодно спросил у вольноотпущенника Сар.

– Таково было желание матроны Стефании.

– Отвозил письмо?

Ириний замешкался было с ответом, но, перехватив жесткий взгляд магистра, с готовностью закивал.

– Кому предназначалась письмо?

– Благородной Пульхерии, супруге божественного Аттала.

– А разве Стефания с ней знакома?

– Так ведь хозяйка родилась в Риме, – охотно пояснил Ириний. – Светлейший Паладий специально ездил в Вечный Город, чтобы выбрать себе в жены истинную римлянку. Вот и выбрал.

– Ты привез ответ?

– Да.

– И где сейчас это письмо?

– У хозяйки.

– Но ты, конечно, знаешь его содержимое?

– Увы, – вздохнул Ириний. – Я не умею читать, магистр.

Сар жестом отослал вольноотпущенника из комнаты и обернулся к сыну, сидящему в деревянном кресле:

– Я должен прочитать это письмо, Аэций. У тебя впереди целая ночь.

Аэций лениво поднялся на ноги и спросил, кося на отца насмешливыми глазами:

– Ты не боишься огорчить хозяина?

– Дело слишком важное, – устало поморщился Сар. – Действуй так, как сочтешь нужным.

Аэций был никудышным вором, зато очень опытным соблазнителем. К сожалению, трибуну катастрофически не хватало времени, а потому пришлось действовать быстро и напористо. Он прихватил за ухо Ириния, почему-то замешкавшегося у дверей, и предложил вольноотпущеннику сотрудничество, отнюдь не бескорыстное.

– Но ведь меня не пустят на женскую половину, – растерянно развел руками плут. – К тому же хозяйка наверняка спрятала письмо подальше от глаз мужа.

– У матроны есть любовник?

– Как можно! – ахнул Ириний. – Стефания отличается редкостным благонравием. Она истинная христианка.

– Тем лучше, – усмехнулся Аэций. – Познакомь меня с одной из ее служанок. Мне нужна особа корыстолюбивая и умеющая держать язык за зубами.

Паладий, надо отдать ему должное, окружил свою молодую жену не только заботой и вниманием. Покои благородной Стефании буквально ломились от безделушек, коими матроны так любят скрашивать скучную семейную жизнь. Аэций крепко приложился коленом об угол шкафа, в котором супруга светлейшего Паладия хранила одежду. Злобное шипение трибуна напугало служанку, и она приложила палец к губам. Аэций поморщился от боли, но предостережению рабыни внял. В спальне матроны горел светильник, что сильно облегчило Аэцию задачу. Он, разумеется, не собирался рыться в вещах благородной Стефании, зато не без оснований рассчитывал, что истинная римлянка не испугается присутствия в спальне знакомого мужчины. Служанка исчезла раньше, чем Аэций успел присесть на край ложа. К слову сказать, весьма искусно сделанного из дерева и кости.

– Это кость слона или носорога? – довольно громко спросил Аэций.

Благородная Стефания открыла глаза и удивленно уставилась на незваного гостя. Трибун ответил на ее взгляд самой обворожительной из своих улыбок.

– Я не собираюсь тебя насиловать, матрона. Мне нужно письмо Пульхерии.

– Ты с ума сошел, трибун, – вскинулась Стефания. – Я закричу… Я позову на помощь…

– Зови, – пожал плечами Аэций. – Завтра весь город будет знать, что в спальне благонравной Стефании обнаружили молодого трибуна. И вряд ли кому-то будет интересно знать, как он попал в твои покои. В том числе и твоему мужу, светлейшему Паладию.

К сожалению, Стефания, как, впрочем, все римские матроны, спала обнаженной. К тому же по причине ночной духоты она забыла накинуть на себя покрывало. И это обстоятельство создавало дополнительные трудности для человека, пришедшего к ней с деловым предложением. Нельзя сказать, что тело двадцатилетней Стефании поражало совершенством форм. На взгляд Аэция, оно было излишне полноватым. Что, однако, не помешало ему пожирать женскую плоть глазами. Нескромность гостя огорчила хозяйку, окончательно вырвавшуюся из пучины сна, что едва не привело к печальным последствиям. Трибуну пришлось зажать ей рот ладонью, дабы избежать крупных неприятностей. Стефания оценила его жест как насилие и вступила с Аэцием в отчаянную борьбу. Гостю пришлось всем телом прижимать бунтующую хозяйку к ложу. Увы, у Стефании не хватило сил для сопротивления, она сдалась даже раньше, чем рассчитывал Аэций, не желавший доводить дело до крайности. Слабость матроны спровоцировала гостя на действия, не одобряемые моралью. Он овладел Стефанией как раз в тот момент, когда она согласилась ему отдаться.

– Ты меня изнасиловал, – произнесла со слезой в голосе матрона.

– Скорее – принудил, – поправил ее Аэций.

– А есть разница?

– Связь по принуждению снимает с женщины ответственность за грех, но в то же время обеляет и мужчину. Мне не хотелось бы выглядеть в чьих-то глазах насильником.

– И как долго ты собираешься меня принуждать?

– До тех пор, пока ты не отдашь мне письмо Пульхерии.

– В таком случае ты его никогда не получишь! – в запальчивости воскликнула Стефания, и это было опрометчивым заявлением с ее стороны.

Утром сиятельный Сар обнаружил пергамент, лежащий у изголовья, и с интересом развернул его. Благородная Пульхерия, как и любая уважающая себя матрона, не была особо сведуща в правописании, зато обладала отменным слогом. И пугающей робкую душу правдивостью. Сар, проживший долгую жизнь, даже не предполагал, что женщины могут быть столь откровенны друг с другом в сфере, далекой от политики. Магистр знал, что Пульхерия родила от Валии дочь, которая умерла еще в младенчестве. Глупо и гнусно радоваться смерти, тем более невинного ребенка, но многие высокие чины в свите Гонория вздохнули с облегчением, получив эту весть. Однако Пульхерия, судя по всему, свято верила в предсказания жрецов, крепко задуривших ей голову, и не оставляла надежды подарить Риму императора. Во всяком случае, именно с этой целью она соблазнила сына своего умершего любовника, юного рекса Валию. Поступок весьма сомнительный, с какой стороны на него ни посмотри. Зато эта преступная во многих отношениях связь открывала перед Саром весьма радужные перспективы. Если магистру удастся с помощью Пульхерии добиться расположения юного рекса, которому, кажется, уже исполнилось девятнадцать лет, то многое еще можно будет поправить. Забавно только, что судьба империи зависит от умения женщины сомнительной репутации соблазнять юных и любвеобильных вождей.

– Готы уже перешли Пиренеи и теперь направляются к Барселоне, – поделился Сар добытыми сведениями с Константином.

– Значит, путь на Толозу свободен? – удивился префект.

– Да, – кивнул головой Сар. – Ты можешь занять этот город и сообщить Гонорию, что нам удалось вытеснить готов из Аквитании.

– Император не настолько глуп, чтобы поверить в нашу доблесть.

– Курица по зернышку клюет, – усмехнулся Сар. – О чем хорошо известно опытному птицеводу Гонорию. Возможно, эта весть не обрадует императора, зато она вселит надежду в римлян, измученных бесконечными поражениями.