— Скажи, зачем тебе это надо?

— Что? — с полнейшей невинностью спросил Касваллон.

— Угонять чужой скот. В Фарлене ты по всем меркам один из самых богатых. Какой тебе смысл воровать?

— Я приверженец старых традиций. Я верю в них.

— Когда-нибудь тебя поймают и вздернут — или еще похуже что сотворят, насколько я знаю Паллидов. Ты меня просто поражаешь.

— Нет. Я тебя обогащаю. Твоя говядина самая дешевая в городе.

— И то верно. Как там твоя красавица Мэг?

— Хорошо.

— А Донал?

— Легкие — как кузнечные мехи.

— Что, спать не дает по ночам?

— Если вовремя не уйти на охоту, — подмигнул Касваллон.

— Жаль мне будет, горец, когда тебя сцапают. Вот ей-богу.

Они поторговались, и небольшой кошелек с золотом перешел от Леона к горцу, а тот вручил его своему подручному, молчаливому Арсису.

Теперь Арсис тоже был рядом. Оба они слышали об идущей на юге войне и о невиданной жестокости аэниров. Самой страшной казнью у них был «кровавый орел»: обреченного прибивали гвоздями к дереву и вскрывали ему грудь, распахивая ребра, словно крылья. Сердце и легкие удерживались на месте деревянными распорками.

Раньше Касваллон верил в это только наполовину, но теперь доказательства предстали ему воочию на окровавленных воротах Атериса.

— Возвращайся назад, дружище, — сказал он Арсису.

— А скот?

— И его обратно гони. Покупателей нынче не будет.

— Боги, Касваллон. К чему столько крови? Горожане даже в бой не вступали.

— Не знаю. Расскажи Камбилу о том, что мы видели.

— А ты?

— Я еще здесь побуду.

Арсис кивнул и наискосок побежал по склону.

Аэнирское войско вливалось в город. На равнине у ворот густо лежали трупы. Касваллон спустился чуть ниже, остановившись на кромке леса. Теперь он видел этот ужас во всех подробностях, и гнев холодной глыбой распирал ему грудь. Мясник Леон лежал в луже крови с перерезанным горлом неподалеку от Гаэлена.

Касваллон отвернулся и ушел в лес.

«Я умираю», — в этом у Гаэлена не было никаких сомнений. Спина болела нестерпимо, голова раскалывалась, из левого глаза сочилась кровь. Он лежал тихо, опасаясь, что враг близко. Быть может, аэнир и теперь стоит над ним с копьем или острым мечом.

Он вжимался лицом в мягкую глинистую землю. От горящего города тянуло дымом. Кровь, запекшаяся на ресницах, мешала открыть глаза. Какое-то время он, должно быть, пролежал без сознания — час или больше.

Затем осторожно поднес руку к лицу, протер правый глаз. Левый, который очень сильно болел, он трогать не стал. На взломанных городских воротах висели тела казненных. Воронье уже слеталось клевать мертвецов — две птицы облюбовали лежавшего рядом Леона. Аэниров поблизости не было. Сквозная рана от копья над левым бедром все еще кровоточила.

Гаэлен повернул голову к горному склону, густо поросшему соснами. Сколько времени ему понадобится, чтобы добраться туда? Он попытался встать, но уши наполнил оглушительный гул, и он вновь потерял сознание.

Когда он очнулся второй раз, уже начинало смеркаться. Кровь из бока текла теперь не так сильно, но глаз пришлось протереть опять. Проморгавшись, Гаэлен обнаружил, что отполз от прежнего места шагов на двадцать. Он не помнил ничего, однако кровавый след на земле говорил сам за себя.

Позади пылал город. Аэниры того и гляди снова выедут на равнину. Если они его найдут, то оттащат к воротам и, как старейшинам, вскроют грудь.

Гаэлен пополз к горам, не глядя вперед: боялся, что лишится последних сил, увидев, как далеко еще до спасения.

Он терял сознание еще дважды. На второй раз обругал себя дураком, перевернулся на спину и оторвал от рубахи два лоскута. Постанывая, заткнул ими свои раны. Путь к спасению давался ценой жесточайших мук. В лихорадке Гаэлен вновь переживал ужас вражеского нашествия. Он стащил у Леона цыпленка и улепетывал с рынка, когда вокруг завопили женщины и загремели копыта. Сотни всадников пронзали людей копьями и рубили мечами.

Кругом царил хаос, и Гаэлен забился в амбар, но через некоторое время туда ворвались трое аэниров. Он побежал по переулкам и ушел от погони, однако на площади его заарканили и поволокли из города. Воины в рогатых шлемах, со зверскими лицами, кричали и пели повсюду.

— Поехали на охоту, отец! — крикнул воин с арканом, оказавшись за воротами.

— Уж не этот ли дохляк твоя дичь? — презрительно ответил другой. У этого на шлеме были бараньи рога, лицевой бронзовый щиток изображал скалящегося демона. Гаэлен увидел сквозь щели льдисто-голубые глаза, и его страх перешел в ужас.

— Я заприметил его, когда приходил сюда на разведку, — засмеялся первый. — Он вор и бегает быстро. Спорю, что догоню его раньше, чем ты.

— Тебе только рыбу по плошке гонять, — поддразнил третий, плечистый, с открытым забралом. Глаза сидели на его широком плоском лице, как две голубые бусины, в грязно-желтой бороде виднелись кривые зубы. — А вот я, клянусь Ватаном, его подколю.

— Хвастать ты горазд, а приходишь всюду последним, Тостиг, — не остался в долгу первый.

— Помолчи, Онгист, — проговорил воин в бараньем шлеме. — Ставлю десять золотых, что добыча будет за мной.

— Идет! — Первый нагнулся и перерезал кинжалом веревку. — Давай, парень, беги!

Гаэлен на бегу подобрал камень, швырнул, и желтобородый Тостиг кувыркнулся с коня.

Потом копье ударило его в спину, перед глазами сверкнула сталь меча.

— Знатно, отец! — успел услышать Гаэлен, прежде чем тьма поглотила его…

Он утратил всякое представление о времени и пространстве. Он был черепахой и тащился, медленно поджариваясь, по горячим углям; кружил, как паук, в наполненной болью лохани; погибал в кипятке, как рак, — но все-таки полз.

Все это время за Гаэленом неспешно шагал желтобородый воин, так ловко сброшенный им с коня.

Тостигу становилось скучно. Поначалу он любопытствовал, далеко ли уползет этот подранок. Как ужаснется мальчишка, в какое отчаяние придет, увидев, что мучился попусту! Но теперь тот, по всему видно, бредит, и незачем тратить на него время. Тостиг вытащил меч, собравшись прикончить парня ударом в затылок.

— Если убьешь его, красавчик, отправишься следом за ним.

Тостиг отскочил и направил меч на сумрачный лес. Оттуда выступил высокий горец в кожаном плаще — в руке посох с железным наконечником, на груди черная перевязь с двумя кинжалами, на бедре длинный охотничий нож. Темная борода в виде трезубца усиливала насмешливое выражение зеленых глаз.

Тостиг всматривался в полумрак леса, но этот воин был, похоже, один.