Двадцать лет прожил одиночкой в Уайнсбурге Адольф Майерс. Ему было всего сорок, а выглядел он на шестьдесят пять. Фамилия Бидлбаум попалась ему на ящике, на товарной станции городка в восточной части Огайо, который он миновал по пути. В Уайнсбурге у него была тетка, старуха с черными зубами, разводившая кур, и с ней он прожил до ее смерти. После истории в Пенсильвании он год хворал, а когда выздоровел, стал поденно работать на полях, стесняясь людей и пряча руки. Он хоть и не понимал того, что с ним произошло, но догадывался, что во всем виноваты руки. Отцы учеников поминали их беспрерывно. «Будешь у меня руки распускать!» — ревел на школьном дворе кабатчик, приплясывая от ярости.

Крыло Бидлбаум расхаживал по веранде своего домика над оврагом, пока не скрылось солнце и не пропала в сером сумраке за полем дорога. Он вошел в дом, нарезал хлеба и намазал ломти медом. Когда смолкло громыхание вечернего поезда, увозившего пассажирской скоростью сегодняшний сбор ягод, и вернулась тишина летнего вечера, он снова принялся ходить по веранде. В темноте он не видел своих рук, и они успокоились. Хотя он по-прежнему жаждал увидеться с юношей — посредником, через которого он объяснялся в любви к людям, — эта жажда опять растворилась в его одиночестве и его ожидании. Крыло Бидлбаум зажег лампу, вымыл посуду после своего скудного ужина, поставил перед сетчатой уличной дверью койку и начал было раздеваться. На чисто вымытом полу, возле стола, валялись крошки белого хлеба; он переставил лампу на низенькую скамейку и принялся подбирать крошки, отправляя их по очереди в рот с непостижимой быстротой. В ярком пятне света под столом человек на коленях был похож на священника, справляющего какую-то церковную службу. Нервные выразительные пальцы летали из света в тень и обратно совсем как пальцы монаха, когда они перепускают, десяток за десятком, бусины четок.

Перевод Н. Бать

Это был седобородый старик с огромным носом и огромными руками. Задолго до того, как мы с ним познакомились, он был доктором и разъезжал из дома в дом по улицам Уайнсбурга, погоняя старую белую клячу. А потом он женился на богатой девушке. После смерти отца ей досталась большая ферма с плодородными землями. Это была спокойная, высокая, темноволосая девушка, и многие находили, что она очень хороша собой. В Уайнсбурге все удивлялись, почему она вышла за доктора. А через год после свадьбы она умерла…

На пальцах у доктора были необычайной величины суставы. Когда он сжимал руку в кулак, то казалось, что это — шероховатые деревянные шарики величиной с грецкий орех, насаженные на стальные стержни. Доктор курил трубку из кукурузного стебля и после смерти жены целыми днями просиживал в пустом кабинете у окна, затянутого паутиной. Он его никогда не открывал. Как-то жарким августовским днем он попробовал было отворить его, но створки так заело, что доктор не стал с ним возиться и забыл о нем.

В Уайнсбурге забыли о докторе Рифи, а между тем в душе старика вызревали прекрасные семена. Одиноко сидел он в своем затхлом кабинете над мануфактурным магазином «Париж» в квартале Хофнера и трудился без устали, бесконечно разрушая то, что создавал. Он воздвигал маленькие пирамиды правды, а потом одним ударом превращал их в руины, чтобы вновь из обломков правды воздвигать новые пирамиды.

Доктор Рифи был очень высок. Лет десять он ходил в одном и том же костюме. Костюм истрепался, на локтях и коленях светились крохотные дырочки. У себя в кабинете доктор надевал полотняный халат с огромными карманами, в которые постоянно засовывал клочки бумаги. Потом бумажки превращались в маленькие тугие шарики, и, когда карманы оказывались набиты доверху, доктор выбрасывал шарики прямо на пол. За десять лет у него появился только один друг, тоже старик, по имени Джон Спэниард, владелец древесного питомника. Порой, когда доктор бывал в шутливом настроении, он вынимал из кармана горсть бумажных шариков и кидал ими в своего приятеля.

— Вот тебе, дурень сентиментальный! Вот тебе, получай! — восклицал он, и его трясло от смеха.

История о том, как доктор Рифи ухаживал за высокой темноволосой девушкой, которая вышла за него замуж и оставила ему деньги, очень любопытна. В ней своя прелесть, как в маленьких корявых яблоках, что растут в садах Уайнсбурга.

Осенью идешь по садам, а под ногой земля затвердела от первых заморозков, яблоки уже почти собраны с деревьев. Их уложили в ящики и отправили в шумные города, и они попадут в квартиры, где много книг, журналов, мебели и людей. А на деревьях притаились маленькие корявые уродцы. Их не стали рвать. Эти яблочки с виду похожи на суставы на пальцах доктора Рифи.

Надкусишь такое яблочко, а оно сладкое, сочное. В щербатом бочке оно скопило всю свою сладость. И ты спешишь от дерева к дереву, ступая по твердой корке тронутой морозом земли, и набиваешь карманы корявыми шишковатыми яблочками. Немногие знают, как они хороши.

Дружба девушки с доктором Рифи началась однажды летним днем. Тогда доктору было сорок пять лет, и у него уже появилась привычка наполнять карманы клочками бумаги, которые он скатывал в тугие шарики, а потом выбрасывал. Он приобрел эту привычку, разъезжая в двуколке, которую лениво тащила по проселочным дорогам белая кляча. На клочках бумаги он набрасывал свои мысли, обрывки мыслей, концы и начала…

Одна за другой рождались эти мысли в мозгу доктора Рифи. Маленькие мысли сливались в огромную правду, и она заполняла его целиком. Гигантское облако правды росло и обволакивало весь мир. Оно становилось зловещим, а потом постепенно таяло, и маленькие мысли рождались вновь.

Высокая темноволосая девушка пришла к доктору Рифи потому, что должна была стать матерью. Она была очень испугана. Тому, что с ней произошло, предшествовали тоже любопытные обстоятельства.

Ее родители умерли, доставшиеся ей в наследство земли привлекли к ее ногам толпу женихов. Они осаждали ее почти каждый вечер в течение двух лет. Все они, кроме двоих, были на один лад. Все клялись в страстной любви, и в голосе и взгляде каждого было что-то напряженное, жадное. А те двое, что отличались от прочих, ничем не походили и друг на друга. Один из них — сын уайнсбургского ювелира, стройный юноша с бледными руками, — всегда говорил с ней о девственной чистоте. Он постоянно твердил об этом, когда бывал у нее. Другой — черноволосый парень с большими ушами — вовсе ничего не говорил, но всякий раз норовил увлечь ее в темный угол и целовать.

Одно время девушка думала, что выйдет за сына ювелира. Часами безмолвно слушала она его, а потом ее стал охватывать страх. Ей чудилось, что в его словах о девственной чистоте таится похоть еще большая, чем у других. А порой ей казалось, что, пока он говорит, руки его трогают ее тело. И чудилось, будто эти бледные руки медленно поворачивают ее и он разглядывает ее всю.

А ночью ей приснилось, что он впился в ее тело зубами и с губ его каплями стекает кровь. Три раза снился ей этот сон. А потом она забеременела от черноволосого, который все молчал, а в минуту страсти на самом деле впился зубами ей в плечо, так что несколько дней не проходили следы.

Когда девушка познакомилась с доктором Рифи, ей захотелось остаться с ним навсегда. Она пришла к нему однажды утром, и он без слов понял все, что с ней случилось.