Он едва не поперхнулся:

— Нет, спасибо.

Слуг кормят, конечно, на кухне. Так что разницы никакой не было.

Забудь свой дом, забудь свою семью. Кого это волнует сейчас, здесь, теперь.

— Естественно, что вам будет заплачено как за целый день.

— Это не важно.

— Это — важно. Я позвоню завтра утром и скажу, что делать. Ваш первый день закончен. Поздравляю.

— Спасибо.

— Машину — в гараж. До свидания. — Дверь мягко захлопнулась, и никого не стало.

Он скатил машину в гараж на нейтральной скорости. Поколебавшись, он оставил ключи в замке.

Он вернулся домой, поковырялся в холодильнике, в котором было совершенно пусто, вспомнил о предложенном обеде на кухне и решил, что лучше остаться голодным. Он заснул поздно ночью над необходимой, но нудной книгой.

Звонок вторгся в сон.

— Я разбудил вас?

— Нет, сэр. Это нормально.

— Значит, сегодня в десять часов вы повезете моих дам в магазины, нужно купить одежду для Юджинии, к школе.

«Ей нечего надеть?» — чуть не пошутил Александр, но вовремя остановился. Сколько он помнил, всем женщинам всегда нечего было надеть.

— Ключи в машине, возьмите ее в гараже и подъезжайте к дому. Кредитные карточки в перчаточном отделении, если понадобится бензин или что-нибудь еще. Не звоните, они выйдут сами точно к десяти.

Ровно в десять две «младые грации» вышли. Это ему понравилось. Он ненавидел ждать. Больше ему не понравилось ничего. Разве что ноги матери, на которых он необдуманно чуть дольше задержал взгляд. Хотя он не воспринимал ее как мать. Скорее, старший друг. Так и окрестил ее — «старший друг».

Они быстро сели в машину, и он поехал. Клуиз указывала ему дорогу, ее английский звучал мягко. Она не была американкой. Не будучи урожденным в языке, он различал тысячи акцентов, наверно, лучше и четче, чем сами американцы. Свежий слух. И фантастическое желание освоить этот язык, победить. Иногда он думал — убить. Хотя как можно убить язык, было непонятно: не война же, и он не армия. Но это чисто символически. И он бился с языком, воевал один на один, хотя первый год язык убивал его, легко побеждая.

Машина свернула и остановилась у небольшого магазина, обитающего в невзрачном с виду строении. Они были уже в Бирмингеме. Мать и дочь, взявшись за руки, вошли.

Он ждал, через полчаса Клуиз вышла и попросила помочь отнести свертки, предложив ему зайти в магазин. Около прилавка продавец с вежливой улыбкой протянул всего лишь один пакет. Когда он взглянул на счет, лежащий на прилавке, ему чуть не стало плохо: он не верил, что такие деньги, такую астрономическую сумму можно потратить за полчаса.

«У нас в Рязани хлеба нет…» И, выходя из магазина, додумал: «А на водку уж везде в России не хватает».

Они снова сели в машину. Интересно, эти холеные руки что-нибудь несли в своей жизни, хоть раз? Он смотрел в зеркальце заднего вида. Руки доставали золотую зажигалку. Наверно, пачку сигарет.

Впрочем, он шофер, и его это не должно волновать. Господи, бедная мама… И не объяснить, что в Америке всякая работа — чудесна, лишь бы не умереть с холоду. А там — кто куда выбьется. Впереди долгий забег, и неизвестно, чем он кончится. Но каждый верит, что жизнь длинная (никто не хочет верить, что именно у него она будет короткая) и все будет хорошо: он своего добьется, и кончится она прекрасно. Все так думают, абсолютно все. Кроме пессимистов, шизофреников и заключенных.

Он всегда поражался способности женщин обходить и объезжать такое количество магазинов и не уставать. Он уже сбился со счета, какой магазин они посетили и из скольких он выносил свертки, пакеты, коробки, кульки — то, что они накупили. Количество свертков было такое, что он уже начал складывать их у себя на переднем сиденье.

Наконец «старший друг», вняв пожеланиям младшего, сказала лаконичное слово: есть.

— Сегодня мы будем обедать в городе, — повторила она для него.

— Хорошо, — ответил он и спросил где.

Он представлял, как будет сидеть с ними за столом, показывая им свои манеры, давая возможность их оценить: умение есть, ухаживать за дамами… и какое впечатление это произведет.

Они остановились около дорогого ресторана, о котором он от кого-то слышал, но никогда в нем не был.

Сначала вышла Клуиз, потом Юджиния. Они стояли вдвоем напротив него. Его рука невольно поправила воротничок рубашки. Клуиз достала быстро пять долларов из хрустнувшей сумочки и произнесла:

— Здесь, на другой стороне, есть хорошая закусочная. Вы съедите там вкусный ленч. Встретимся на этом месте через час.

И рука смело протянула бумажку. Наверно, его взгляд обжег даже ее, так как рука невольно дернулась назад, но успокоилась и замерла.

— В чем дело?

— Спасибо. Я не голодный, совсем… Я погуляю, и встретимся через час.

Две голубые искры Юджинии блеснули, оценивая его.

Он повернулся и пошел, понимая, что это последний день его работы. Гуляя, он рассматривал витрины, думая, что факаная жизнь добивает его, не давая подняться и опрокидывая лицом вниз.

Через час они встретились как ни в чем не бывало. Потом они ездили снова, почти до пяти, пока мадам не сказала, что пора возвращаться домой, к приходу мистера Нилла.

Он подъехал и затормозил у самого подъезда. Слуги тут же стали выносить купленное. Юджиния сразу ушла в дом с маленьким свертком.

Клуиз остановилась совсем рядом, и он невольно обернулся, почувствовав ее дыхание.

— В следующий раз ты не должен быть таким стеснительным, душка, — и она коснулась его щеки длинной рукой. С отполированными ногтями.[2]

Что-то загорелось на минуту между ними и погасло.

Он неожиданно для себя вздрогнул. И непонятно, от каких чувств, первый раз в жизни едва не всадил машину в стойку гаража.

Как хорошо, подумал он, что возить надо будет дочь, а не мать. Но он ошибался. Впрочем, мы все ошибаемся.

На следующий день Клуиз Нилл позвонила сама и сказала, что он везет ее в косметический салон. До школы оставалась еще неделя, и Александр не понимал, почему должен возить мать, когда речь шла о дочери, и желал ей раствориться в этом салоне, не понимая, почему злится на нее; что, в общем-то, было не очень хорошо с его стороны.

Как только она вышла из дома, он открыл заднюю дверь. Но она села на переднее сиденье рядом с ним. Вздернув платье так, что виднелись гораздо выше, чем нужно, ее прекраснейшие колени. И немного выше — то, что выше. Внутренние части бедер.

Неожиданно он стал внимательно всматриваться в спидометр, хотя раньше никогда этого не делал. Глаза старались успокоиться на дороге, несущейся навстречу. Но, когда она отворачивалась в окно, взгляд невольно соскальзывал на ее обнаженные колени.