— Она заходила сюда до твоего прихода, чтобы, как она выразилась, взять что-нибудь почитать в отпуск. Можешь представить такое? Взять с собой в отпуск работу из «Курьера»? Я называю это преданностью делу. — Арт затянулся сигаретой, закрыл первую часть «Таймс» и потянулся за страницами со спортивным разделом. — Кстати сказать, звонил Панда. Тоже до твоего прихода.

— Кто это — Панда?

Он забросил руки за голову, сплел на затылке пальцы и посмотрел в высокое окно на озеро Массапог. В углу рта торчала неизменная сигарета. Мне нравилось, как курил Арт. Он делал это с нескрываемым удовольствием, не выказывая вины, что свойственно многим старым курильщикам, но и не превращая процесс в некое театральное действо, чуть ли не в демонстрацию протеста, как это бывает у подростков или жителей Калифорнии. Он курил, потому что курил — не стремясь что-то доказать или кого-то эпатировать.

Густые седые брови, глубоко посаженные темные глаза, длинный подбородок и белая борода сообщали его лицу перманентно-скорбное выражение. Он походил на гибрид постаревшего Хэмфри Богарта и Льва Толстого в последние годы жизни. Всю свою жизнь Арт работал международным корреспондентом (Вьетнам, Камбоджа, Париж, Бейрут, Иерусалим, редакция иностранных новостей в Нью-Йорке) и, подобно многим старым репортерам, являлся циником. Опять же, как это свойственно многим старым репортерам, он бывал страшно сентиментальным, особенно когда дело касалось худших проявлений этой жизни. Как говорится, чем хуже, тем лучше.

Арт бросил окурок в чашку с остатками кофе, выудил из нагрудного карманчика рубашки визитную карточку и щелчком переправил мне по столешнице.

— Вот кто Панда. Просил тебя перезвонить, как придешь. Я назвал ему твое имя, так что теперь он заочно с тобой знаком.

Я взял карточку и покрутил ее в пальцах. На ней значилось:

ВИВЕПАНАНДА СУНАТИПАЛА.

КОРОНЕР ГРАФСТВА ВЕСТОН. ГОСПИТАЛЬ НЬЮ-ВЕСТОН.

НЬЮ-ВЕСТОН, КОННЕКТИКУТ.

Нью-Вестон находился от нас в сорока пяти минутах езды и был ближайшим населенным пунктом, достойным названия города. Я вопросительно наклонил голову набок, и Арт согласно кивнул в ответ на мой немой вопрос.

— Да, тот самый Панда. Имя шри-ланкийское. И сам он шриланкиец. Между прочим, это мой старый приятель: давний партнер по шахматам, выпивке и бриджу. Наши дочери ходили в одну школу. Насколько я знаю, он живет в Нью-Вестоне уже около тридцати лет. Обосновался там в то самое время, когда я пустился в странствия по миру. — Арт потянулся и зевнул, словно подспудная мысль о возрасте незамужней дочери вызвала у него сонливость.

— Есть какие-нибудь идеи относительно того, зачем он звонил? — спросил я.

Арт придвинул рабочий блокнот.

— Ж-а-а-н. Похоже, надо все-таки произносить «Ян», как считаешь? Итак, Ян. Фамилия, правда, весьма причудливая. Пу-ха-па-ев. Имеет умляут над «у» и вторым «а». Впрочем, произноси как тебе вздумается. Обитал у нас, в Линкольне. Я лично никогда его не встречал, даже никогда не слышал о нем. Умер вчера ночью. Вот, пожалуй, и все, что я знаю.

Я, однако, знал больше: Пюхапэев был профессором исторического факультета Уикенденского университета. Не помню точно, какой курс он читал. Он всегда казался мне скорее предметом факультетской мебели — старой, с выцветшей, местами протертой обивкой вещью, привычной и не раздражавшей глаз, — нежели живым мыслящим существом и преподавателем. Я сказал Арту, что знаком с ним, во всяком случае, видел его и слышал о нем. Он кивнул и погладил свою бороду.

— Напишешь некролог для нашей газеты? Съезди узнай, что можно из этого выжать.

— Хорошо.

— Что у тебя еще на этой неделе? — Я потянулся было за своим блокнотом, но Арт жестом отмел мои поползновения. — Ладно, забудь об этом. Не то у меня возникнет комплекс вины из-за того, что я перегрузил тебя работой. Шутка. На самом деле меня вот что удивляет: какого черта кому-то пришло в голову звонить в связи с его смертью коронеру. Может, за этим что-то кроется? Что-нибудь сочное, вкусненькое? Но скорее всего тебе придется удовлетвориться обыкновенным некрологом. Что, впрочем, для нашей газеты тоже дело неординарное. Но ты, полагаю, настроен на нечто более интересное?

— Конечно.

Арт указал на телефон, и я позвонил в офис коронера в Нью-Вестоне.

— Патология. Говорит главный медицинский эксперт. Чем могу помочь? — Речь патолога звучала четко и отрывисто, фразы были короткими. В голосе проступали военные интонации и легкий певучий акцент.

— Я бы хотел поговорить с мистером Пандой.

— Доктором Сунатипалой, хотите вы сказать? Это он и есть. Кто со мной говорит?

— Сэр! Меня зовут Пол Томм. Т-о-м-м. Я звоню из газеты «Линкольнский курьер» по просьбе Арта Ролена.

Человек на другом конце провода рассмеялся.

— Ах да, Арт, ну конечно… Как он себя чувствует? У него все в порядке?

— У него все в порядке, и он отлично себя чувствует.

— Так-так… Вы, стало быть, звоните мне, чтобы навести справки относительно недавно умершего жителя Линкольна? Мистера… мистера… — Я услышал, как зашуршали бумаги. — Мистера Пюхапэева, так?

— Совершенно верно. Я просто хотел узнать…

— Боюсь, не могу сообщить вам ничего определенного. С утра был занят другими делами, и пока не готов сказать о мистере Пюхапэеве ни хорошего, ни плохого. Одну минуту, мне надо пройти в смотровую. — Я услышал, как открылась и закрылась дверь, и до моего слуха долетел звук шагов. — Вот он лежит. И вся комната предоставлена в его полное распоряжение. Похоже, его только что сюда привезли, да… Я смотрю прямо на него. Ну что тут можно сказать? Видно, что покойник совсем свежий, то есть умер недавно. Судя по телу и лицу, это старый человек. Очень старый. — В трубке послышался легкий скрип, о природе которого мне даже не хотелось думать. — Курильщик. Борода и усы вокруг рта желтоватые. И находятся в беспорядке, то есть взъерошены, что может свидетельствовать… Боюсь, это может свидетельствовать о чем угодно. Пока несомненно одно: этот человек дожил до седых волос, даже, я бы сказал, до желто-седых.

Я услышал звук, напоминавший шлепок, и в трубке снова прорезался голос патолога.

— Вы слушаете меня, мистер Томм? Так сразу, с первого взгляда, ничего и не скажешь за исключением того, что он курильщик. Дурная это привычка — курение. Дурная, но приятная. Ваш приятель Арт знает об этом лучше, чем кто бы то ни было. Конец, однако, неизбежен: кури — не кури, пей виски или не пей… Как это сказано? «Все умерли и в прах обратились, даже те, что постились и Богу молились». Знаете, откуда эти строки? Или у вас на уме только танцульки да фильмы про шпионов?

Я прикрыл глаза. Эти строки были мне знакомы. Да что там знакомы — я знал их!

— Это Шекспир.

— Браво и еще раз браво. Разумеется, это Шекспир. Но из какого его произведения, вот в чем вопрос?