Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пенсионер сделал особый упор на слове «им».
– Усекаешь? Лишний разок оставить систему в дураках не помешает. Очень, знаешь ли, приятно. Потешиться на старости лет, поиграть с государством в шахматы. Их ход, мой ход, ты – фигура. Либо пешка, либо король. Это уже от тебя зависит. Ну как, сыграем?
Напоминаю, сейчас наш ход.
Игорь лег на нары.
– Сами-то вы чего здесь, если такой умный?
– А это мое дело. Имею ряд проблем, которые могу решить только лично и только там. – Павел Николаевич скрестил пальцы перед глазами.
– Значит, если бы вы захотели, то вышли бы?
– Нет. Сейчас уже нет. Впрочем, за что я здесь и почему, тебя не касается. Мы за тебя базарим. Не дрейфь, Игорек, я многим помог лучше любого адвоката. Самый хороший адвокат – собственная шкура, запомни. Правда, и самый дорогой.
– Что-то многовато у вас командировок с таким адвокатом.
– Их могло быть в десять раз больше. Все относительно, верно? Игорь пожал плечами:
– Может быть.
Щеколда снова лязгнула. Сержант забрал посуду.
Павел Николаевич извлек из-под воротника пиджака очередную папиросу.
– Хотя ладно, хозяин – барин. Можешь поиграть сам. В одиночку.
– Но меня должны выпустить.
– От того, что ты повторишь это еще двадцать раз, дверца не откроется. И никто ничего тебе не должен. А вот закрыть за тобой дверцу они должны. Это их хлеб, и, поверь, дело они крепко знают.
Игорь запрокинул голову, убрав подушку. Чепуха. Любой здравомыслящий человек, услышавший эту историю, немедленно встал бы на его, Игоря, сторону. Он же оборонялся, он, в конце концов, защищал свою жизнь. И по-другому не мог ее защитить.
А этот герой соцтруда явно перегибает палку. Восемь лет… Глупости, чушь! Хотя, с другой стороны, что Игорь знал о милиции, о правосудии?
С милицией он сталкивался только несколько раз – по причине своей профессии.
Работая в «такси», волей-неволей контактируешь с ГАИ. Но это так, дорожная милиция с узконаправленной спецификой. А здесь, конечно, другое. Покруче.
Игорь начал вспоминать фильмы про сыщиков. Замелькали лица актеров.
«Чтобы ты вышел отсюда, мы рисковали жизнями…»
Интересно, кто-нибудь сейчас рискует жизнью, чтобы он вышел отсюда? К примеру, Фоменко-Хоменко или та девочка-следователь с длинной косой? Вряд ли. Но они хотя бы должны поговорить с долговязым. Он подтвердит, что начал первым. Девчонка что-то говорила про нож. Холодное оружие. Неужели нельзя просто так таскать нож? Просто так?
«Может, все-таки послушать, что этот уркаган присоветует. Я ведь ничего не теряю.
Советы – они только советы, им можно следовать, а можно их забыть».
– Ты его ножом?
– Да, – прервав размышления, ответил Игорь.
– Нож скинул?
– Выбросил в мусор.
– Сказал им?
– Да.
– Плохо. Нож – это улика и отдельная статья. Но ничего, покумекаем. Давай еще раз, подробненько, с самого начала, гораздо подробнее, чем операм и следователю.
Игорь снова положил под голову подушку.
– Хорошо.
Он рассказал все заново. С момента прощания с Анютой до момента водворения в ИВС.
Павел Николаевич изредка перебивал его, как и девочка-следователь, уточняя некоторые моменты происшествия.
Игорь закончил рассказ риторическим вопросом:
– Видите, разве я виновен? Это же самооборона.
– Выкинь из головки это слово, Игорек. Это не самооборона, это даже не превышение самообороны. Это статья сто восемь, часть один. Или два, если тот, длинный, отбросит копыта. Но думаю, что не отбросит. «Бакланы» живучи. Лучше б, конечно, отбросил.
Тогда ты один останешься.
– А те двое?
– Те двое зарылись по шхерам и сами в ментовку не побегут.
– Но длинный может их назвать.
– Может. Поэтому лучше б он загнулся.
– Да ну, к черту. Пускай живет. Хорошо б он их не знал. Вдруг они только в этот день познакомились!
– Возможно. Но не очень на это рассчитывай. Так, свидетель у них наверняка есть: кто-то вызвал ментовку, значит, видел, что вас было четверо. Теперь слушай и запоминай.
Завтра или, может, сегодня тебя снова будут допрашивать. Скорее всего, девочка.
Допрашивать как подозреваемого. Опера этим не занимаются. Пока тебя допросили как свидетеля. Так полагается. Сейчас у тебя якобы появятся новые права. Это туфта бумажная. Ничего у тебя не появится. Поменьше придавай значения этому словоблудию.
Допрашивать тебя будут прямо здесь, тут, в ИВС, есть специальная комната. На допросе ты пойдешь в отказ.
– Не понимаю. Зачем?
– Слушай, Игорек, и не перебивай. Ты простился со своей Анютой и почапал к себе домой. В ее дворе ты увидел трех дерущихся парней. Само собой разумеется, ты, как благородный человек, попытался их растащить. А точнее, ты просто заступился, так как двое на одного – это не по понятиям. Когда ты оттащил одного из парней, второй выхватил «перо» и ударил длинного. Сначала в ногу, потом в живот. Тут кто-то закричал из окна. Так тебе показалось. Парень бросил нож в мусор и побежал. Тот, которого держал ты, вывернулся и ударил тебя ногой в лицо. Ты, естественно, упал. После этого он тоже убежал. Ты поднялся, начал помогать длинному, и в этот момент вас застала милиция. Усекаешь?
– Подождите, но я же уже дал показания, как все было. Их же из дела не вырвать.
– Пустяки. Тебя в отделении били?
– Нет.
– Хорошо. Тебя пугали? Тебе угрожали?
– Да вроде тоже нет. Этот Хоменко сказал, чтобы я не играл с огнем и рассказывал все, как есть. А то будут неприятности.
– Во! А говоришь, не угрожали! По-твоему, это застольный анекдот? Это самая что ни на есть угроза. Ты так жутко испугался, что просто вынужден был оговорить себя от греха подальше. Что, собственно, и сделал. Поэтому попросишь У девочки листок бумаги и напишешь жалобу на имя районного прокурора. Так, мол, и так, застращали опера в усмерть, пришлось себя оговорить. Побольше жалости.
– Да, но этот Витек, он же будет говорить другое.
– Конечно, будет. Но ты обыгрывай ситуацию. Те двое – его знакомые, и он не хочет их подставлять. Может, хочет с них «бабки» снять, потом. Поэтому сейчас грузит все на тебя. Самое главное, когда девочка будет тебя пытать, постарайся узнать, что говорит длинный. Это трудно, но можно. По принципу: «А вы пойдите, спросите у него!». Девочка молодая, проколется. Если длинный не двинул коня, его уже допросили.
– А свидетель?