В груди Зейда горел холодный огонь, жаждущий убийств и мщения. Главным образом эта страсть и помогла воину достигнуть благородного звания первого слуги.

— В третий раз ты не уйдешь, аббат Виллар! — Его губы выговаривали слова так тихо, что даже Кутрил ничего не расслышал. — Теперь ты падешь под моим клинком и умрешь, аббат!

Зейд долго ждал этого дня. А если точнее — целых двести лет.

Хотя воины и выбрали обходный путь, добраться до холма Монжуа без происшествий им не удалось. На перекрестке двух улиц у генуэзского квартала они столкнулись с вооруженным отрядом, состоявшим примерно из двадцати мамелюков, рыскавших по городу в поисках добычи. Их предводитель, чрезмерно крупный для араба человек, возносил Аллаху благодарность за дарованную им после долгой осады победу над шелудивыми христианскими псами и возможность искупаться в крови своих врагов.

Услышав восторженную молитву мамелюка, Зейд воскликнул:

— Твой Аллах — такой же жалкий калека, как и вонючий бродяга Христос! А вы сами — ничтожный сброд! Вы созданы для того, чтобы пресмыкаться и ползать в грязи!

Произнеся кощунственные слова, Зейд опустил на огромного, как медведь, мамелюка свою секиру. Но тот вовремя поднял левую руку, прикрытую потрескавшимся от ударов деревянным щитом. Секира с глухим стуком вонзилась в раскрашенное дерево.

— Кто этот неверный, посмевший оскорбить имя Аллаха?! Он достоин смерти! Прикончим его! — прокричал главарь мамелюков. С этими словами он поднял над головой копье и метнул его в Зейда. Но не успев броситься на первого слугу и его свиту, мародеры ошеломленно застыли на месте, ибо произошло странное: копье, подлетев к Зейду, не пронзило незащищенную грудь, а остановилось перед ладонью, выставленной апостолом Иуды, и, попирая законы земного притяжения, замерло в воздухе. Древко копья при этом чуть заметно подрагивало, будто на него воздействовали какие-то таинственные силы.

Ужас исказил лица мамелюков.

В этот момент секира Зейда сама собой выскочила из щита, приподнялась и обрушилась на голову предводителя мамелюков. Тот замертво упал к ногам своих товарищей.

Зейд кончиками пальцев ощупал окровавленный наконечник парившего перед ним копья.

— Убей это вонючее отродье, — прошипел он.

Копье послушно развернулось, полетело в сторону окаменевших от страха мамелюков и пронзило одного из них. Удар был настолько силен, что острие копья вышло из спины убитого.

Оцепенение наконец покинуло мусульманских воинов.

— Шайтан[9]! Шайтан со своими джиннами[10]! — взревел один из мамелюков. В тот же миг он бросил окровавленную саблю и пустился наутек.

Другие мамелюки бросились вслед за ним, крича от ужаса и призывая на помощь Аллаха.

Зейд с усмешкой взглянул на сраженных мародеров и подобрал секиру, затем пришпорил коня, перескочил через трупы и помчался дальше. Едва миновав перекресток, первый слуга тут же забыл об убитых им мамелюках.

— Мы уже почти на месте, — заверил его Кутрил. — Церковь аримафейца совсем близко!

Зейд не ответил. Он презирал пустую болтовню. К тому же по мере приближения к цели росло и его возбуждение.

Спустя несколько минут Кутрил привел воинов к подножью холма. Идущая вверх тропа была камениста и довольно широка. По ней свободно могла проехать тяжелая повозка.

Миновав густую рощу, всадники оказалась перед высокой стеной, за которой стоял охваченный пожаром монастырь. Кутрил тут же свернул направо. Когда группа выбралась из зарослей ухоженного кустарника, Зейд с удивлением обнаружил перед собой узкую тропинку, едва заметную в траве. По ней явно ходили нечасто, и посторонний человек смог бы обнаружить ее лишь случайно.

Кутрил поспешил вперед, и Зейд в нетерпении двинулся следом. Узкая тропинка вскоре привела их в заброшенную кипарисовую рощицу, а затем они вышли на небольшую ровную площадку. Здесь, на юго-западном склоне холма, в стороне от жилых кварталов и под прикрытием вечнозеленых деревьев, стояла невзрачная церковь Святого Иосифа Аримафейского. Вдалеке возвышался Железный замок тамплиеров. У его ворот, украшенных изображениями львов, все еще продолжалась борьба.

— Так значит, здесь они спрятались? — спросил Зейд, бросив злобный взгляд на недостроенную церковь.

Кутрил кивнул и ответил:

— Да. Во всяком случае, сообщить тебе об этом велел Уракиб.

Кутрил не случайно сделал эту осторожную оговорку. Он не хотел лишиться головы, в случае если это известие окажется ложным и Уракиб упустит хранителей Грааля.

Приземистая церковь Святого Иосифа Аримафейского по форме была задумана архитектором как двойной восьмиугольник с плоским куполом. Стены ее имели вид аскетичный и суровый, так как ничем не были украшены. Верхняя часть церкви с ее восемью полукруглыми отверстиями была похожа на слишком низкую сторожевую башню. Почти все окна церкви были заколочены досками или небрежно замурованы, словно у строителей не хватило денег на стекла. Забитым было даже окно апсиды[11]. Простой портал с тяжелой дверью был скрыт строительными лесами, которые окружали церковь и достигали почти половины ее высоты. Однако следов недавних работ здесь заметно не было. Рука человека уже много лет, а то и десятилетий не прикасалась к потемневшим от непогоды доскам, закрывающим окна.

Зейд осмотрел площадку перед церковью, на которой, как он полагал, должны были лежать трупы, ибо Кутрил сообщил ему, что здесь произошел бой с хранителями Грааля. Но кроме больших темных пятен на земле — несомненно, это была пролитая кровь, — никаких следов сражения он не увидел. Если тут и были трупы, их уже спрятали в кустах или внутри церкви.

Тяжелая дверь, затерянная в узком проходе, открылась, и в проеме показался Уракиб. Апостол Иуды и предводитель Первого Круга оказался рослым, крепко сложенным человеком с головой, как будто вырубленной из чурбана. Лицо Уракиба было обезображено заячьей губой. Он все еще носил одежду ордена иоаннитов — черный балахон с белым крестом на груди. Во время осады Аккона переодетый Уракиб со своими людьми сумел пробраться в город, выследить хранителей Грааля и обнаружить убежище тайного братства.

— Хвала Черному Князю, истинному владыке мира от ночи к вечной ночи! — с облегчением воскликнул Уракиб, когда увидел своего посла и Зейда. — Наконец-то ты здесь, о благородный первый слуга.