Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне пришла в голову мысль, я рассмеялся и сказал:
– Если Райский Муравей договорился с Райской Мортирой, и они не трогают друг друга, то, озаренные Светом, видят помыслы свои.
Мой собеседник с радостью подхватил:
– Точно, пушка видит вероломное желание насекомого столкнуть ее с палубы, а муравей – не менее вероломную страсть к пальбе тяжеленными зарядами, а куда, не имеет значения.
Вдвоем мы загоготали, как безумные, хлопая себя по коленям столь рьяно, что грозили сломать ножки стульев и сбить пляшущее в диком танце пламя свечи.
Угомонившись, гид сказал:
– Райский Свет, уплотнившись, сошел на землю лучами, которые использует человек для заглядывания внутрь тела. Надеюсь, аналогия понятна тебе.
Аналогия была ясна мне с самого начала: мечтающий о Рае индивид должен понимать, что вход свободный, достаточно отбросить страхи и некоторые пагубные привычки. На обетованной территории нет проблем с едой, питьем и общением, на то он и рай, но имеется одна загвоздка: если отчаянный путешественник жил полной земной жизнью, то есть ежедневно попирал законы Божьи, данные им в Заповедях, то, войдя под своды Эдема, вполне вероятно и даже определенно точно можно вспыхнуть свечкой, как те несчастные женщины, объявленные ведьмами и накрепко привязанные к столбам, обложенным сухим хворостом и людской ненавистью.
– Что ж, вижу, смысл ты уловил, – прозвучал голос старика, – трогаемся дальше. Шестое чудо рая – Господь Бог, его присутствие, его замысел, его любовь.
– Я думал, Бог вездесущ, он повсюду, – вставил несмело я.
– Так и есть, но та часть его, ипостась, что пребывает в раю, несет совершенно особую и определенную нагрузку, Адам. Присутствие Бога в раю есть отцовство человека, аспект заботы о сыне, жертвование частью себя. Человек, находящийся в состоянии рая, будь то мужчина или женщина, осознает в полной мере любовь к своему ребенку и готов к жертве им как части себя.
– Что ты имеешь в виду под жертвой? – удивился я.
Мой невидимый гид поскрипел ножками стула:
– Отпустить от себя самое дорогое с любовью и без сожаления – вот жертва Бога-Отца. Речь обо всем: о ребенке, о вещи, об энергии, об эмоции, о воспоминании, обо всем, что ценно и приросло к тебе, как к сути.
Я совершенно не предполагал, что разговор идет не только о потомстве, но и об обладании в самом широком смысле, о творчестве, о…
– О чем угодно, – добавил без труда читающий мои мысли старик.
– Вот это действительно чудо, – восхитился я полученными знаниями.
Все еще не видя сидящего напротив, я тем не менее чувствовал тепло и любовь, идущие от него, молчащего сейчас, но так много дающего мне этим своим молчанием.
– Дело не во мне, – слышал я его голос внутри себя, – Адам, а в тебе. Состояние рая – это присутствие Бога, ты сам согреваешь и себя, и окружающих: можешь открыть глаза и убедиться в этом.
Я с удивлением поднял невесомые веки и увидел потушенную свечу, но в комнате было тепло и светло. Седовласый старик улыбался во весь рот, и в глазах его отражалось мое лицо, освещенное мерцающим кольцом нимба.
– Я святой? – прошептал я потрясенный.
Старик отрицательно покачал головой:
– Нет, ты просто путешественник, прикоснувшийся к святости, но и это прекрасно, ведь так?
От переизбытка чувств я не мог вымолвить ни слова, только утвердительно кивал. Мой гид, не переставая улыбаться, сказал:
– Осталось еще одно, седьмое чудо рая. Догадаешься, что это?
Никаких мыслей, кроме нахлынувшего счастья и безудержных слез у меня не было.
– Не могу, – просто сказал я.
– Это ты сам, Адам. Человек в раю и есть седьмое чудо, ибо это состояние единения, слияния, возвращения. Разбитая ваза склеивается из мелких кусочков в единую форму, но не изначальную, а с прослойками клея. Этот клей – любовь обретенная, выстраданная, осознанная, приобретенный опыт через трансформацию разъединения-соединения, Создатель, осознавший себя через творение, и творение, осознавшее в себе Создателя.
Старик встал со стула, подошел к двери и сказал: «Путешествие закончилось», после чего вышел на улицу, и в комнате стало темно.
Я рванулся за ним, но мое тело прилипло к стулу намертво, равно, как и сам стул к полу.
«Отдохни чуть-чуть», – пронеслось в голове, я перестал неуклюже дергаться на своем месте и задремал.
Не будь у вас хронометра, наручного или с кукушкой, в золотом корпусе или, на худой конец, в стеклянной колбе, заполненной песком, смогли бы вы определить, сколь долго спали? Вот и я, очнувшись, не имел возможности выяснить, как долги были и сильны объятия Морфея. Толкнув дверь наружу, первое, что я увидел посреди несмолкающей бурлящей людской реки, был стоящий человек, поразительно похожий на меня. Прохожие не стеснялись в выражениях по поводу моего присутствия на их пути, активно работая не только языками, но и локтями, я же стоял окаменевший и пристально смотрел в глаза самому себе.
Наконец здоровенный бугай характерным приемом вывел меня из статического состояния и, выпучив глаза от боли и удивления произошедшим переменам, я полетел в собственные объятия.
– Ох, – сделал я глубокий вдох, «проглатывая» собственное тело вместе с одеждой и остатками пищи в желудке.
– Ну как тебе? – послышалось из-под ног.
Я посмотрел вниз. На ступенях сидел непонятно откуда взявшийся пес, лопоухий, тощий, блохастый, но очень милый.
Почему-то не удивившись тому, что обращаюсь к собаке, я спросил:
– Что?
Псина пошевелила челюстью, но вместо собачьего лая я услышал:
– Путешествие.
– Бесподобно, – ответил я лопоухому и добавил: – Спасибо.
Ветер, уносящий семя
Старость трудно обвинить в излишествах, необдуманных словах и еще более необдуманных поступках, в холодной рассудительности или сиюминутной слезливости. Старость не истерична, не болтлива, но весьма и весьма капризна: ее требовательность к себе в высшей степени безгранична. Всего один немощный, пораженный десятком недугов и болячек старик без труда останавливает вечное движение Вселенной, изначально запущенное Создателем, и заставляет миры и галактики, нарушив гравитационные и магнитные поля, сметать континенты и цивилизации, сталкивая меж собой светила, рядом с которыми Альтаир – зернышко, вращая все вокруг собственного сморщенного, как кожа на лбу,