молчание воцарилось в курии, атмосфера стояла гнетущая, тишина. Потрескивающее пламя, безучастно пляшущее в жаровнях, не нарушало её.

— Сенат не с нами, — раздался чей-то взволнованный голос.

— Всё кончено, — уже с некоторой паникой подхватил другой голос и с лязгом металла бросил кинжал на великолепную мозаику на полу. За ним последовали ещё несколько заговорщиков и побросали окровавленные кинжалы на холодный мрамор.

— Ты прав, для него, — съязвил третий голос, указывая на тело Цезаря. — Дело сделано! — воскликнул он после, эхо понесло это по просторам, устланным полумраком. Он явно пытался успокоить дрогнувших. — Ничего не изменишь, они пока что как паства без пастуха, скоро привыкнут.

После некоторого замешательства от скорой неудачи сразу после оглушительного успеха, от того, что не удалось произнести речь, и от того, что он не был услышан, Марк вернулся к реальности и словом пресёк все разговоры и невнятные бурчания среди сообщников:

— Ты прав, тиран пал, сенат не посмеет пойти против нас, если с нами будет народ, действуем по договорённости, теперь мы должны оповестить Рим. Больше здесь нечего делать, — он бросил короткий взгляд на золотой венец на полу и добавил: — Сегодня мы творим историю! — закончил говорить Брут с блеском в глазах.

— Жребий брошен, — съязвил Кассий Лонгин, и общий хохот подавил малейшие сомнения в том, что содеянное было ошибкой.

Они покидали зал собрания в приподнятом настроении, ну что могло случиться?

Позади в опустевшей экседре оставалась лишь ирония: памятник «жертве» и «убийца», павший у её ног. Триумвират снова в сборе.

Заговорщики поспешили на улицу, где их уже ждала заранее приготовленная «толпа» гладиаторов и рабов для защиты. Сообщники шли по коридорам курии, воздух был спёртый, осквернённый смрадом, но казался другим, они взяли свободу, а не смиренно ждали, пока соизволит хозяин.

Но только это было ещё не всё, увидев улыбку Фортуны, они не поняли, что это была насмешка. Фортуна подруга неверная, удачу никак нельзя превращать в привычку. Заговорщики ещё не вышли на улицу, как порыв ветра ударил в лицо, но принёс не свежесть и прохладу, не аромат цветов из пышных садов портика, а только лишь смрад крови и пота, поднятую в напрасной борьбе пыль. Их радости меркли одна за другой, что-то было не так. Стояла гробовая тишина, и едва они показались в просвете выхода из курии, на фоне величественной колоннады, прозвучал единый могучий лязг железа. Легион, солдаты одновременно по команде обнажили оружие и подняли щиты. Гладиаторы и рабы — та самая «толпа» — к этому моменту уже были схвачены или убиты.

Это повергло заговорщиков в шок. Многие из них участвовали в военных походах и сражались ранее, некоторые были помпеянцами, помилованными Цезарем в прошлом. А потому понимали, что организованного сопротивления армии у них создать не получится.

— Надо было убрать и Антония, — прошипел на ухо Бруту сквозь зубы Лонгин.

Марк не успел ничего ответить, температура внутри их «круга» поднималась, становилось тесно и душно, сердце рвалось из груди. Гулкий шум закрывающейся двери изнутри курии стал сигналом к началу атаки легионеров. Из-за колонн слева и справа от заговорщиков появились ещё солдаты. Всё закончилось быстро: лишь немногие успели покончить с собой, бросившие кинжалы в экседре пожалели об этом, большинство же были схвачены невредимыми. Последнее, что увидел Брут в пылу борьбы, — это короткий, но жёсткий удар навершием рукояти гладиуса от солдата в голову. Яркая вспышка боли на мгновенье озарила сознание, после чего очень быстро наступила тьма, чёрная, будто осенняя ночь, непроницаемая, словно гранит. Удержаться в сознании не получилось. Как он упал на холодный мраморный пол, Марк уже не помнил и не почувствовал.

В пыточной время всегда тянется по-своему. Никогда не знаешь, сколько же прошло дней на самом деле. Заговорщиков пытали в соседних камерах, чтобы все слышали, кто и что о ком рассказал, или же просто крики беспомощного упрямства.

— Ну что же, мой благоуханный друг, — Триумфатор смерил пленника взглядом, — вот и пришла пора прощаться.

Он покидал очередную камеру. Позади ему в спину слепо уткнувшись, «висела» прикованная к столбу изувеченная, без носа и ушей фигура, и дверь захлопнулась. Последняя камера, куда сегодня снизошёл Триумфатор, была камерой Брута. Он возник на пороге. Золото триумфального облачения озаряло полумрак бликами, аромат, сопутствующий ему, на какое-то время вытеснил «спутника» пыток и боли — смрад крови, пота и загнивающих ран, в которых нещадно пировали мухи. Жара, духота и жажда были в этом царстве боли. С потолка свисали цепи со ржавыми крюками, ещё со свежими следами крови. На столешнях лежали щипцы, свёрла, лезвия, молотки и пилы, кусачки и тиски — в общем, инструменты живодёра. Кроме прочего, ещё была жаровня с раскалённым железом, кочергами, иглами и штырями.

Брут был прикован к столбу, четверо надзирателей стояли в стороне. Триумфатор сразу обращался к Марку:

— Знаешь, я никогда не понимал тебя до конца, да, признаюсь, это и интересно, это и держит тебя около такого человека. Но твоё поведение… — Триумфатор помолчал. — Ты поддержал убийцу своего отца, ты примкнул к Помпею, ты пытался укусить руку, которая тебя кормила. В битве при Фарсале, когда я разбил вас, я приказал не причинять тебе вреда, даже приказал позволить тебе уйти, если бы ты отказался сдаваться добровольно.

Марк перебил Триумфатора.

— Я спасся, потому что не побоялся пройти там, где почва уходит из-под ног, а не потому, что ты позволил. — Он сверлил взглядом спокойное, невозмутимое лицо Триумфатора. — Я не боюсь смерти! — закашлявшись, попытался крикнуть Брут, но получился сдавленный сип.

— Нда, болота не поглотили тебя, и то, что ты оказался в моей «когорте друзей», видимо, тоже уже и упоминать не стоит, — отвлечённо заметил Триумфатор и сменил тему, которая ему наскучила. — Я думал, что ты лучше всех, ты пытался в этом всех убедить, — он ехидно улыбнулся с лёгким пренебрежением, — а ты такой же, как остальные.

— Ты уничтожил Республику, — возразил ему Брут.

— Народ вас не поддержал, выборы в магистраты были коррумпированы, на улицах были столкновения недовольных, все понимали, что произошёл подлог.

— Зато теперь выборов нет вообще, — Брут плюнул кровью в сторону Триумфатора. Надзиратель было дёрнулся, но был остановлен жестом.

Вдруг в происходящее ворвались чьи-то душераздирающие вопли и стоны, похоже, кто-то расстался с жизнью.

Триумфатор обычно снисходительно относился к достойным поверженным врагам, но здесь было другое, эти заговорщики убили его, Цезаря, он точно это видел.

— Вы вновь принесли бы хаос и гражданскую войну, а теперь мы монархия, империя! — Триумфатор провозгласил это гордо и громко.

Брут испепеляющим взглядом смотрел