– Забирай деньги! – крикнул он, пятясь назад. Порылся в карманах и швырнул ей почти пустой кошелек. – Забирай что хочешь!

Женщина слегка улыбнулась… то была жалость? Насмешка? Ретвенко не знал. Но он понял, что пришла она вовсе не за деньгами – за ним. И не важно, работорговец она или наемница, или вообще кто-то третий. Ей придется сражаться с солдатом, а не с каким-то трусливым слабаком.

Он вскочил на ноги – мышцы плохо слушались, – и занял боевую позицию, выставив руки вперед. Через комнату пролетел вихрь воющего ветра, опрокидывая стул, стол и горячий кофейник в сторону женщины. Она отбилась от них без особого труда, словно от паутины.

Ретвенко сосредоточился и взмахнул обеими руками, чувствуя, как в ушах стреляет от внезапно упавшего давления. Ветер перерос в поднимающуюся бурю. Может, эту женщину и не остановить пулями, но посмотрим, как она справится с яростью бури!

Шуханка зарычала, когда штормовой ветер отбросил ее обратно в открытый дверной проем. Женщина схватилась за косяк, пытаясь удержаться.

Ретвенко захохотал. Он уже и забыл, какое это удовольствие – сражаться. Но сзади раздался оглушительный треск и визг гвоздей, вырывающихся на свободу и раздирающих древесину. Он оглянулся через плечо и мельком успел рассмотреть рассветное небо и пристань. Стена исчезла.

Кто-то сильный схватил его, прижав руки Ретвенко так, чтобы тот не мог ими двигать. Затем они взлетели, и вскоре гавань начала сжиматься под его ногами, становясь все меньше и меньше. Ретвенко увидел крышу конторы начальника порта, тело первого помощника, распластавшееся на доке, корабль, на котором он должен был плыть, – палуба судна превратилась в месиво из сломанных досок и бездыханных тел, валявшихся у разбитых мачт. Его похитители сначала наведались туда.

Холодный ветер обдувал лицо. Сердце отбивало хаотичный ритм в его ушах.

– Пожалуйста, – начал умолять он, когда они взмыли выше, хоть и сам не знал, о чем просит.

Боясь шевельнуться слишком резко, Ретвенко вытянул шею, чтобы взглянуть на своего похитителя, затем испустил испуганный стон, что-то среднее между всхлипом и паническим визгом животного, загнанного в ловушку.

Его держал шуханец с иссиня-черными волосами, собранными в тугой пучок, и прищуренными от ветра золотыми глазами. На спине у него росли два широких крыла, бьющих по воздуху: скрепленные шарнирами, искусно обработанные, с вьющейся серебряной филигранью и натянутой парусиной. Что это был за ангел? Или демон? Какой-то странный оживший механизм? Может, Ретвенко просто потерял рассудок?

Опустив голову, Эмиль увидел тень, которую они отбрасывали на мерцающую поверхность моря далеко внизу: две головы, два крыла, четыре ноги. Он стал огромным чудовищем, и это же чудовище его поглотит. Молитвы Ретвенко переросли в крики, но все равно остались неуслышанными.

«Что я здесь делаю?»

Эта мысль проносилась в голове Уайлена не меньше шести раз в день с тех пор, как он познакомился с Казом Бреккером. Но в такую ночь, как эта, в ночь, когда они «работали», она снова и снова звучала на все лады, как будто у него в голове распевался нервный тенор: «Чтояздесьделаючтояздесьделаючтояздесьделаю».

Уайлен потянул за край своего форменного небесно-голубого жакета – такие носили официанты в клубе «Кучевые облака», – и попытался принять непринужденную позу. «Представь, что это званый ужин», – говорил он себе. Уайлен пережил бесчисленное количество утомительных приемов в доме своего отца. Этот ничем не отличался. Если подумать, тут было даже проще. Никаких неловких бесед о его учебе или о том, когда он планирует пойти в университет. Все, что от него требовалось, – это оставаться спокойным, следовать указаниям Каза и придумать, куда деть свои руки. Сомкнуть их спереди? Слишком в духе певца на концерте. Сзади? Слишком по-военному. Он попытался просто держать их опущенными, но и это ему не понравилось. Почему он никогда не обращал внимания на то, как стоят официанты? Несмотря на заверения Каза, что сегодня зал на втором этаже принадлежит только им, Уайлен не сомневался, что в любую минуту сюда мог войти кто-то из персонала, ткнуть в него пальцем и закричать: «Самозванец!» С другой стороны, большую часть времени Уайлен и чувствовал себя самозванцем.

С их возвращения в Кеттердам прошла всего неделя и почти месяц с тех пор, как они покинули Джерхольм. Почти все это время Уайлен находился в обличье Кювея, но всякий раз, как он замечал свое отражение в зеркале или витрине магазина, он долго не мог осознать, что смотрит не на чужака. Теперь это его лицо: золотистые глаза, широкий лоб, черные волосы. Его старую личину стерли, и Уайлен плохо знал человека, которым стал – человека, стоящего в приватном кабинете одного из самых роскошных игорных домов Крышки, играющего свою роль в очередном спектакле, придуманном Казом Бреккером.

Игрок за столом поднял бокал шампанского, чтобы его наполнили, и Уайлен метнулся вперед, покинув свой пост у стены. Когда он доставал бутылку из серебряного ведерка со льдом, его руки дрожали, но годы, проведенные на приемах отца, не прошли даром. По крайней мере он знал, как правильно налить шампанское в бокал, чтобы оно не вспенилось. Уайлен так и слышал насмешливый голос Джеспера: «Поразительные навыки, маленький купец».

Он решился мельком взглянуть на товарища. Стрелок сидел за столом, согнувшись над картами. На нем была потрепанная военно-морская тужурка, обшитая маленькими золотыми звездочками. Мятая рубашка сияла белизной на фоне его смуглой кожи. Джеспер устало потер лицо. Они играли в карты уже больше двух часов. Уайлен даже не знал, напускная это усталость или настоящая.

Юноша наполнил еще один бокал, вспоминая указания Бреккера.

«Просто принимай заказы игроков и прислушивайся к разговору Смита, – сказал он. – Это работа, Уайлен. Выполняй».

Почему все называли это работой? На работу это совсем не похоже. Похоже на другое: как будто он оступился и внезапно начал падать. Похоже на панику. Тогда Уайлен принялся рассматривать комнату – трюк, которым он пользовался, чтобы собраться с силами, каждый раз, когда попадал в новое место или когда его отец пребывал в особенно дурном расположении духа. Он внимательно изучил узор из переплетенных звезд на полированном деревянном полу, лампы в форме ракушек на люстре из дутого стекла, обои из кобальтового шелка с ворсистыми серебряными облаками, нарисованными на них. Окон в помещении не было, чтобы не впускать естественный свет. Каз говорил, что их нет ни в одном игорном доме, потому что боссы хотят, чтобы игроки теряли счет времени.

Уайлен наблюдал, как Каз раздает новые карты Смиту, Джесперу и другим игрокам, сидящим за круглым столом. На нем был такой же небесно-голубой жакет, как на Уайлене, а вот перчатки Казу пришлось снять. Уайлен заставлял себя не пялиться. Дело не только в том, что видеть Каза с оголенными руками было странно и непривычно, а в том, как они двигались, управляемые, казалось, тайным механизмом, суть которого Уайлен не понимал. Когда он учился рисовать, он много раз рассматривал анатомический атлас. Он хорошо разбирался в мускулатуре, знал, как кости, суставы и связки соединяются друг с другом. Но руки Каза двигались так, словно были созданы исключительно для того, чтобы жонглировать картами. Длинные бледные пальцы сгибались в простом ритме, движения при раздаче карт были отточенными, ни одного лишнего жеста. Каз заявлял, что может контролировать любую колоду. Тогда почему же Джеспер так чудовищно проигрывал?