— Вы сейчас оформите на свое имя сотовый телефон с федеральным номером и отдадите мне. А по окончании дела я его просто выброшу.

Когда они вышли из магазина, Иван велел мужчине подвезти его к одному дому и подождать, а если он через пятнадцать минут не выйдет, то уезжать, после чего, забрав большой яркий пакет, ушел. Он скрылся в подъезде, а мужчина остался в машине. Глядя вслед невысокой стройной фигурке на высоких каблучках, он подумал: «Черт побери! Так это и есть легендарный Иван! Да-а-а... Недаром ему Коваль бешеные деньги платил!» — и расхохотался, вспомнив, как при передаче дел преемник Коваля Мартын попросил, чтобы тот свел его со своим киллером, но получил твердый и категоричный отказ.

Раздосадованный Мартын в подпитии позволил себе в узкой компании высказать некоторые оскорбительные предположения по поводу связывающих Коваля и Ивана отношений. Доброжелатели, естественно, нашлись и донесли. Той же ночью Мартын очнулся в собственной спальне собственного, самым тщательным образом охраняемого, дома связанным и с кляпом во рту, после чего был беспощадно выпорот собственным же ремнем. А на прощание кто-то тихонько шепнул ему на ухо: «Еще раз что-нибудь ляпнешь — убью, а если попытаешься что-нибудь сделать, то убью мучительно». Наутро обеспокоенная столь долгим сном хозяина охрана вошла в его спальню и застала картину маслом во всей ее немыслимой красе. Сложив два и два, Мартын понес свою повинную голову к Ковалю, был прощен, выпил с хозяином мировую и произнес историческую фразу: «Да! Такого человека только ты и мог в руках держать! Мне этот фрукт не по зубам!».

Занятый этими воспоминаниями мужчина, тем не менее постоянно поглядывал на часы и, когда после ухода Ивана прошло уже двадцать минут, собрался было уехать, но потом решил все-таки рискнуть и посмотреть в подъезде — вдруг он сумеет понять, куда этот невероятный человек со своим пакетом пошел. Когда он открыл дверь, то первое, что он увидел, был солнечный свет, проникавший в подъезд через открытые двери напротив,— подъезд был сквозным. Мужчина расхохотался, подумав: «Ну и стервец! Ну и профессионал!»,— и отправился на работу. Но он еще больше удивился бы, если бы узнал, что «блондинке» потребовалось не более двух минут, чтобы превратиться в самого обыкновенного, затрапезно одетого, неприметного мужичонку средних лет в больших, дешевых пластмассовых черных очках, который, выйдя из подъезда, поправил на плече потрепанную спортивную сумку и направился к метро.

Немного позже Иван, сидя около окна в вагоне подмосковной электрички, начал было читать в газете репортаж об очередной попытке американцев найти Усаму Бен Ладена, но очень скоро в раздражении бросил газету на скамью, буркнув: «Сопляки! Младшая ясельная группа!»,— и стал смотреть в окно. Сначала он подбирал весомые аргументы для того, чтобы объяснить Лешке, почему это дело он будет выполнять сам, а потом решил, что они поедут в Баратов вместе — пусть парень город посмотрит.

Ранним июньским утром, когда небо еще не приобрело своего пронзительно-голубого цвета, а первые солнечные лучи только угадывались за чуть порозовевшим горизонтом, из грязной, темно-зеленой воды, которая лениво колыхалась около бетонной причальной стенки баратовского судоремонтного завода, вынырнул в акваланге Иван и прислушался — все было спокойно. Он оставил аппарат за полностью находящимся в воде нижним кранцем, захватил с собой заполненный чем-то водонепроницаемый мешок и вылез по цепи на причал, заваленный кучами хлама, проржавевшими остовами небольших речных судов и просто различными железяками так, что по нему и пройти-то нормально было сложно. Спрятавшись на всякий случай за тем, что когда-то давно было морским контейнером, он достал из мешка полотенце, вытерся, убрал его обратно, постоял немного на ветерке, чтобы обсохнуть окончательно, и направился к административному корпусу.

Это трехэтажное, в готическом стиле здание с метровой толщины стенами, в которых были утоплены больше похожие на бойницы окна, и причудливыми маленькими, увенчанными флюгерами башенками на крыше было некогда выстроено крупным баратовским промышленником бароном фон Лорингом. Тогда здесь находилась его контора, занимавшаяся перевозками по Волге людей и грузов, а вокруг нее располагались многочисленные склады. Потом Лоринг стал заниматься еще и ремонтом пароходов, и к складам постепенно добавились цеха. Так что история у завода была длинная, только к концу она подходила — одно название от него только и осталось.

Со стороны действия Ивана напоминали работу хорошо отлаженного автомата — ни одного лишнего движения. Он достал из мешка и надел кожаные перчатки, потом металлический крюк с привязанным к нему тонким тросом, который забросил на подоконник,крайнего из четырех окон второго этажа в торце здания, а мешок закрепил на спине наподобие рюкзака. Поднявшись, он, стоя на подоконнике, достал присоски, прилепил и вырезал стеклорезом приличных размеров кусок стекла сначала из наружной, а потом и из внутренней рамы. Засунув голову внутрь, oн бесшумно отодвинул в сторону вертикальные пластиковые жалюзи, внимательно прислушался и, не обнаружив ничего настораживающего, влез внутрь, оказавшись в примыкавшей к кабинету комнате отдыха директора завода. Забрав с собой крюк с тросом, он снял мешок, достал из него прозрачный скотч и закрепил им стекла, предварительно поставив их на место. Только после этого он огляделся: и комната отдыха, и кабинет были обставлены итальянской мебелью из дорогих пород дерева, кресла были обиты натуральной кожей, под четырехметровой высоты потолком висели стильные светильники, и везде, где только можно, были расставлены многочисленные и безумно дорогие безделушки из тех, что придают помещению особый шик. «Ну ты и сволочь! — подумал Иван.— Завод последние дни доживает, а ты жируешь!». Он быстро нашел место на верху высокого, массивного шифоньера, стоящего в комнате для отдыха, где он мог бы спрятаться и дождаться подходящего момента, подпрыгнул, как мячик, ухватился руками за край шкафа, подтянулся, залез и, устроившись поудобнее, задремал — с нервами у него всегда было все в порядке.

Его разбудил шум в кабинете, откуда раздавались голоса,— начиналась обычная, проводимая по понедельникам директорская планерка.

— Ну, давай! Что у нас по деньгам? — судя по хамским интонациям в голосе, это говорил директор завода Виктор Петрович Богданов.

— А что у нас может измениться? Как лежали на боку, так и лежим. Лучше уже не будет,— ответил ему чей-то усталый безразличный голос.— Свет, воду и телефоны включат только после погашения долгов, а денег и на текущие платежи нет. И не будет. Мы еще старые кредиты не вернули, так что новых нам никто не даст. Да и вообще с нами никто теперь дело иметь не хочет. Шарахаются, как от прокаженных.

— А что «Содружество»? Они же у нас акционеры, вместе эту кашу заваривали, так пусть и расхлебывать помогают! — возмутился Богданов.

— А директор филиала банка со мной даже по телефону разговаривать не захотел. Точно ведь знаю, что он на месте, а секретарша отвечает, что его нет. Лучше вам самому с ним встретиться, может чего и выйдет.

— Этот хряк, что здесь сидит, без команды из Москвы даже чихнуть боится — туда надо ехать. Ладно, подумаю. А ты пока, когда на второе полугодие будешь договоры на стоянку судов пролонгировать, арендную плату подними и авансовый платеж включи — пусть раскошеливаются. Прикинь, сколько можно набавить, чтобы нам первоочередные дыры заткнуть, а скоро, сам знаешь, ситуация переменится.