Позже, когда я уже летал со своим инструктором в зону на отработку пилотажа, понял, какую фигуру показала мне Куликова. Переворот через крыло у нее получился с большим зависанием, при котором масло выбросило через дренажное устройство наружу. После посадки Куликова, улыбаясь, спросила: «Ну как, понравилось летать?» Особого удовольствия я не получил, но, переборов себя, сказал: «Понравилось. Все было очень интересно». Уезжая с аэродрома, подумал: «Слетал раз, и хватит». Но все получилось наоборот. О полете рассказал ребятам по Всесвятскому общежитию. На следующий день о моем полете знала вся наша группа.

Через две недели, в конце мая, ко мне в общежитие пришел Любушин и снова напомнил о полетах. Сделал это деликатно, но при этом заметил, что знает о моем полете с Куликовой. Поинтересовался моим настроением, попросил по возможности почаще наведываться на аэродром. Мне стало перед ним неудобно за свое поведение. Сказал инструктору, что как только закончится учебный год, то сразу приеду на аэродром и буду там находиться до окончания летной программы. Свое обещание я сдержал. О своей учебе в аэроклубе рассказал отцу и дядьям. Они одобрили мое желание продолжить занятия в аэроклубе.

На следующий день после успешной сдачи сессии я, как и обещал инструктору, сразу же поехал на аэродром. Курсанты нашей группы приняли меня приветливо, но смотрели как на новичка. У каждого из них было уже по нескольку десятков полетов. Любушин, видя, что я смущаюсь, подбодрил меня словами: «Не робей. Ты не только нагонишь их, но еще и перегонишь кое-кого, если серьезно отнесешься к полетам и не будешь пропускать их». Слова инструктора о том, что я могу нагнать группу, воодушевили меня. Понимая, что без знания материальной части самолета и мотора я не смогу овладеть летным делом, пошел в походную библиотеку, находившуюся при полевом штабе аэроклуба. Там по рекомендации Любушина я взял необходимую литературу и в свободное от полетов время с большим старанием стал ее изучать. Неясные или непонятные вопросы разбирались тут же, на месте.

Прислушавшись к совету инструктора, решил не пропускать ни одного летного дня, и вскоре дела пошли на лад. Я нагнал и даже стал обгонять большую часть курсантов своей группы, которые начали летать еще осенью 1939 года. Их отставание объяснялось пропусками полетов. У некоторых они длились по месяцу и более. После этого инструктору приходилось вновь отрабатывать ранее пройденное упражнение для восстановления утраченного навыка. Получалось, таким образом, топтание на месте. У меня же перерывов в полетах не было. Каждый летный день я все ближе продвигался к заветной мечте – самостоятельному вылету. И наконец долгожданный момент наступил. Самостоятельно я вылетел вторым после Ершова, который к началу моих полетов был уже почти полностью подготовлен к нему.

В летной группе нас было семь человек. Вылететь самостоятельно вторым, начав летать последним, на восемь месяцев позже всех остальных, для меня что-то да значило. В то время мне шел восемнадцатый год. Радости моей не было предела. До настоящего летчика было еще далеко, но мечта, о которой я всего несколько месяцев назад и не помышлял, осуществилась. В моей жизни самостоятельный полет явился событием. Не забылся он и до сего времени. Хорошо помню, как инструктор перед самостоятельным полетом представил меня на контрольную проверку сначала командиру звена, а затем командиру отряда.

После проверки Недашковский, не сделав ни единого замечания, спросил, не боюсь ли я лететь? Затем дал мне несколько дельных советов, в частности, не теряться на случай, если откажет мотор, и что при этом необходимо сделать. Для сохранения центровки в переднюю кабину вместо инструктора положили мешок с песком. Перед вылетом Любушин еще раз осмотрел кабину, спросил, не боюсь ли я лететь, и сказал: «Не дрейфь, ну, пошел!» Оставшись один, я сразу почувствовал, что исход полета теперь зависит только от меня. С уверенностью, что справлюсь, спокойно увеличиваю обороты двигателя, выруливаю на старт и прошу разрешения на взлет. Стартер дает отмашку.

Взлетаю. На разбеге бросаю взгляд на переднюю кабину, где обычно перед глазами была видна голова инструктора. Теперь она пуста. Вот тот момент, когда я сам себе хозяин, лечу один. Набираю высоту, строю «коробочку». Все идет, как надо. В воздухе спокойно. Идет шестой час утра, ясная погода, воздух еще не прогрелся, вертикальных порывов не чувствуется. Летать в такую погоду одно удовольствие. Сделал проход над стартом. После повторного захода произвожу посадку на три точки. Подруливаю к квадрату. Любушин показывает большой палец. Поднялся ко мне и сказал: «Давай еще один полет. Делай его так же, как и первый».

Второй полет был выполнен также без замечаний. Выйдя из самолета, я подошел к Любушину. Он пожал мне руку и сказал, чтобы я доложил командиру отряда о выполнении двух самостоятельных полетов. Тот без всяких замечаний пожал мне руку и пожелал успеха. Незадолго до окончания летной программы я на один день съездил в Каширу повидать отца. Как только встретились, он сразу стал интересоваться учебой в техникуме и не бросил ли я аэроклуб. Когда я стал говорить о полетах, то почувствовал, что отец внимательно слушает меня, задает вопросы. На некоторые из них, касающиеся большой авиации, я, конечно, ответить не мог, но сущность пилотирования самолета уже схватил, а это главное. Давно мы с ним так откровенно не говорили, словно чувствовали, что после этой беседы расстанемся надолго.

Оставшуюся часть летной программы я закончил быстро, почти на одном дыхании, обогнал всех в группе и первым был представлен на проверку техники пилотирования представителю ВВС Красной Армии, который прибыл в аэроклуб для отбора кандидатов в военно-авиационные школы пилотов. Буквально перед зачетным полетом я летал в зону, где отрабатывал пилотаж. Во второй кабине находился пассажир – курсант-моторист. В воздухе немного болтало, особенно под кучевой облачностью. Парня стошнило. После посадки он начал убирать за собой кабину, а я направился в квадрат.

Навстречу идут Любушин и военный, старший лейтенант, на гимнастерке которого прикреплен новенький орден Красного Знамени. «Наверное, получил за бои на Финском фронте», – подумал я. После моего доклада Любушин бросил взгляд на военного и сказал: «Сейчас полетишь на проверку со старшим лейтенантом в зону. Он посмотрит, как ты летаешь». Подойдя ко мне, он дал несколько советов по выполнению элементов полета и закончил словами: «На этом твоя учеба заканчивается, смотри, не подведи меня. Я дал о тебе хороший отзыв». Неожиданную проверку я воспринял спокойно. Чувствовал себя уверенно. Перед посадкой в кабину уточнил у старшего лейтенанта порядок выполнения задания.

За весь полет проверяющий не проронил ни слова, молча взял управление на себя и стал создавать различные сложные положения для самолета, из которых я стал выводить его в нормальное положение. Проверку в зоне я закончил срывом самолета в штопор. Проверяющий после срыва в штопор придержал управление в своих руках и отпустил его только после трех витков. Как только я почувствовал, что оно стало легким, сразу же поставил рули на вывод. Выйдя из штопора, получил команду заходить на посадку.

По окончании полета проверяющий, не сделав замечаний, пожал мне руку и сказал, что полет я выполнил отлично. Оставшись у самолета, стал терпеливо ждать, что скажет Любушин. Подойдя ко мне, он улыбнулся и произнес: «Ну вот, Лазарев, на этом все. Ты больше не мой курсант, давай пожму тебе руку в связи с успешным окончанием обучения. Теперь ты стал летчиком, смотри, не зазнавайся. Помни, кто тебя учил, а то станешь начальником, небось и руки потом не подашь». Я сам был удивлен, что так быстро овладел управлением самолета. Никаких сложностей в этом деле для себя не видел.