Мадж Куксон была известной повитухой в районе Бристоля под названием Маленькая Италия. Причиной такого именования были улицы района. Дом Мадж стоял на Капри-стрит, а по соседству было еще несколько похожих улочек, застроенных небольшими домами, – Неаполи-стрит, Турин-стрит, Флоренс-роуд, а также короткий тупик Милан-вей. Мадж питала слабость к молочному портеру, но за ее грубыми манерами скрывалось мягкое, доброе сердце. В течение следующих нескольких месяцев Оливия искренне к ней привязалась.

Прожив в доме Мадж с неделю, она спросила:

– А как мой отец о вас узнал?

– Наверное, расспросил знающих людей. Ты далеко не первая девушка из хорошей семьи, которая поселилась у меня при подобных обстоятельствах.

В молодости Мадж была эстрадной певицей и выступала в мюзик-холле. В ее спальне висел плакат, объявляющий о выступлении на лондонском ипподроме Магды Старр, – она была четвертым номером программы.

– Это был пик моей карьеры, – с грустью в голосе сообщила она Оливии. – Я всегда хотела достичь вершины, но этому не суждено было случиться. Вскоре я вышла замуж и родила Деза.

Муж Мадж умер пятнадцать лет назад, а сын Дезмонд пошел по стопам матери и стал чревовещателем – хотя ему так и не удалось достичь достаточно высокого статуса, чтобы считаться гвоздем программы.

– Ваша девичья фамилия действительно Старр? – поинтересовалась Оливия, очарованная бурной и яркой жизнью Мадж.

– Нет, моя настоящая фамилия Бэйли, но имя Магда Старр выглядит на плакатах более эффектно, чем Мадж Бэйли.

– А как вы стали акушеркой?

– Меня нельзя назвать настоящей акушеркой, не так ли, дорогуша? После смерти мужа я некоторое время проработала в больнице и увидела, как это происходит. Потом я пару раз помогла при родах, и люди стали обращаться ко мне за помощью.

Как и обещал Оливии отец, дом оказался весьма комфортабельным. Пристрастие Мадж к экстравагантной одежде сказалось и на подборе мебели. Вместо традиционной скатерти буфет, на котором стояла ваза с огромными бумажными цветами, был накрыт ослепительно яркой шалью. Столовая была отделена от гостиной нитями из бисера, а в каждой комнате лежали многочисленные атласные подушечки, вышитые золотом и серебром. По словам Магды, все ковры и покрывала в доме были индийскими – как и большой гобелен, висевший над камином в зале, и черный с золотом чайный сервиз с рифлеными ободками, который доставали лишь в торжественных случаях.

Камин горел в гостиной с раннего утра до поздней ночи. По воскресеньям огонь зажигали и в зале: в этот день после обеда к Мадж приходили подруги, женщины примерно одного с ней возраста. Они играли в вист и пили молочный портер.

В таких случаях Оливия оставалась в другой комнате и читала один из многочисленных, испещренных отметками ногтей романтических романов из коллекции Мадж. Иногда она просто поднималась наверх, в свою комнату с замечательной, широченной пружинной кроватью и ложилась вздремнуть.

Оливия была довольна жизнью, насколько это вообще было возможно в ее положении. Иногда ей хотелось, надев купленное Мадж на деньги Дэффида теплое новое пальто, прогуляться под лучами холодного зимнего солнца – или даже в тумане, – но Мадж, обычно очень сговорчивая, строго-настрого запрещала ей выходить из дому до наступления темноты.

– Я обещала твоему отцу, что не буду выпускать тебя на улицу средь бела дня. Именно за это он платит мне деньги. Я не могу заставить тебя силой, но, если ты нарушишь запрет, я буду вынуждена сообщить обо всем твоему отцу.

– Вряд ли я встречу здесь кого-нибудь из своих знакомых, – обиженно проговорила Оливия.

– Мало ли какие бывают на свете случайности? – ответила Мадж. – Может, ты выйдешь из дому и столкнешься с сестрой подруги своей матери.

– У моей матери нет подруг.

– Ну тогда с соседкой.

– Отец оставил вам свой адрес?

– Конечно. Я должна буду сообщить ему о рождении ребенка телеграммой. «Груз доставлен» – вот что я должна написать. Конспирация! Но если ты захочешь оставить ребенка, телеграмма ему не нужна.

– Мне это и в голову не приходило! – содрогнулась Оливия. Она уже решила, что сделает все возможное, чтобы побыстрее забыть об этом неудачном периоде своей жизни, а потом поступит на курсы повышения квалификации медсестер.

Мадж задумчиво посмотрела на нее:

– Возможно, после рождения ребенка твое мнение изменится.

– Если это произойдет, – ответила девушка, – я хочу, чтобы вы вырвали младенца из моих рук и позволили отцу решать его судьбу.

– Дорогуша, разумеется, я не буду вырывать его, но вот твой отец вполне способен на это.

Ребенок казался Оливии даже менее реальным, чем Том. Возможно, он и существовал в ее животе, но не имел к ней никакого отношения. Ее совсем не интересовало, что с ним случится, – лишь бы ничего очень плохого.

Пролетело Рождество, и настал 1919 год – первый мирный Новый год за пять лет. Именно поэтому его встречали особенно торжественно и радостно. Даже Оливия не смогла противостоять всеобщему веселью: ночью они с Мадж наблюдали за фейерверками над рекой Эйвон и пели старинные песенки в Виктория-парке.

Январь сменился февралем, затем наступил март. Ребенок должен был родиться в начале апреля.

На Пасху к Мадж приехал Дезмонд Старр, ее сын-чревовещатель. Это был веселый, общительный молодой человек, характером очень похожий на мать. Он подписал контракт в театре Феликстоу на все лето, а потому пригласил мать и Оливию посмотреть его номера – у него была возможность раздобыть бесплатные билеты.

– Постараюсь прийти, – солгала Оливия. Она знала, что летом у нее уже будет новая жизнь. Ей нравилась Мадж, но Оливия не хотела бы когда-нибудь еще увидеть пожилую женщину или ее сына.

Девушка осознавала, что стала слишком черствой и эгоистичной. Когда-то давно окружающие говорили, что она мягкая и добрая – даже чересчур, так как часто эта доброта шла в ущерб ей самой. Но теперь в голове Оливии как будто образовалась перегородка, не позволявшая ей думать ни о ком, кроме себя.

Ребенок возвестил о своем скором появлении в тихое солнечное воскресенье – точно в назначенный срок. Схватки начались, когда Оливия читала один из страстных романов Мадж, и первый же толчок оказался очень сильным. Оливия достаточно часто дежурила в палате рожениц, чтобы понять, что роды будут стремительными.

Мадж играла в гостиной в карты со своими подругами. Оливия спокойно налила себе чашку чая и стала дожидаться, когда женщины уйдут. Чтобы не терять времени, она нагрела две большие кастрюли с водой и разложила на кровати клеенку. Тряпки из старых простыней, которые Мадж заблаговременно прокипятила, Оливия положила на кресло рядом с кроватью.

Когда началась очередная, уже почти нестерпимая серия схваток, она стиснула зубы, но так и не издала ни звука – ей не хотелось отвлекать Мадж и ее подруг от приятного времяпрепровождения. К тому времени, как женщины ушли, схватки уже происходили каждые десять минут.