Бедняжка, её разум без сомнения торжествовал бы, если бы она имела дело только с одной стороной из вышеперечисленных. Если бы Миллер был просто нежный ненавязчивый мужчина, как бы это ей было удобно доить Генри Миллера и не волноваться за свою пизду. Или если бы он был только резкий и требовательный на незамедлительное совокупление, как в своих книгах, она бы быстренько разочаровалась и сбежала. Ей было не понять самого простого, что Генри Миллер был не одноцветный, как мораль, а разноцветный, как жизнь.

Далее Бренда пытается объяснить, что же ей от Генри Миллера было нужно, помимо естественного ублажения тщеславия, что с ней якшается знаменитый на весь мир писатель:

Я сказала Генри, как я хочу знаний, читать и понимать всех выдающихся писателей и философов. Он рассмеялся и ответил, что знание всех произведений знаменитых писателей и философов не поможет мне стать лучше, но если это для меня так важно, то он готов стать моим ментором. Я никогда не любила его сильнее, чем в тот момент. Моя мечта свершалась. Я рассказала ему, что в Миссисипи девушку учат стать хорошей женой, ублажать мужа, растить детей и водить их в церковь, но это не то, чего я хотела. Я всегда хотела выбрать себе собственного учителя. И человек, которого я выбрала для этого, был сам Генри Миллер, и он согласился.

Ебля не получалась, и Миллер ухватился за обучение Бренды – лучше, чем ничего. Надо держать при себе такую красавицу и, глядишь, в процессе обучения можно будет её за зад прихватить. А Бренда не умнела и продолжала недоумевать, почему Генри Миллер такой разный, а не однообразный. Однажды она вызвала его гнев, которого она раньше в нём никогда не наблюдала. Она спросила его, почему он изобразил Мону в «Тропике Рака» как дешёвую проститутку, почему описывал секс так грубо, тогда как Джун, его вторая жена и прототип Моны, поддерживала его финансово, любила его и пр. Короче, опять пошли претензии – как смеют литература и жизнь не походить друг на друга и почему Г. М. ведёт себя с ней как джентльмен, а в книгах пишет про еблю, а не про любовь.

Неясно, что так разозлило Миллера, или Бренда о чём-то умалчивает. Скорее всего, его вывела из себя её женская натура, которая становится нестерпимой, когда её не облагораживает ебля. Однако гнев Г. М. не продлился дольше одного дня, и он продолжает осаду бесконечными признаниями в любви:

…Не могу выбросить тебя из головы. Где ты? Что мешает тебе написать мне или позвонить? Что-нибудь случилось? Быть может, ты разлюбила – или влюбилась? Я скучаю по тебе, скучаю, скучаю. Я не представлял, как я нуждаюсь в твоём присутствии, твоей любви…

Далее он продолжает давать ей понять, что он действительно ещё «настоящий» мужчина:

…Я стал думать о тебе и о том, насколько я здоровее выгляжу с тех пор, как мы полюбили друг друга. И знаешь, сразу после этой мысли у меня возникла эрекция – и мне представлялось, что ты с наслаждением держала его в своей руке…

29 сентября 1978 года он пишет письмо, которое Бренда, уверен, использовала для своего резюме:

…И вот я, мужчина 87-ми лет, безумно влюблён в молодую женщину, которая пишет мне потрясающие письма, которая любит меня до последнего дыхания, ради которой я живу, живу в любви (впервые в совершенной любви), которая делится со мной такими глубокими и трогательными мыслями, я как юноша нахожусь в смятении и восторге…

Ну прямо Соломон и Суламифь. Но это письмо обращено к заинтересованному лицу, процесс соблазнения продолжается, и мы не узнаем никогда, что Генри Миллер думал на самом деле. Или, вернее, какие ещё мысли были у него одновременно с этими. Ведь всё сводилось к более простому и жизненному: даст она всё-таки или не даст. Надежда на это пока не оставляла его:

…всё больше и больше я хочу тебя выебать, забраться внутрь твоего роскошного тела.

Но вот наступает переломный момент – больше Генри Миллер терпеть не хочет. По-женски эта фаза отношений называется «пора давать». Но до этой фазы у Бренды не дойдёт, хотя Генри Миллер уже «полез на стенку»:

10 ноября 1978

…В твоём письме ты говоришь, что я тебя никогда ни о чём не прошу и что только ты просишь меня. Бренда, мне это не нравится. Всего лишь письмо или два назад я послал тебе особое письмо, где я просил тебя сделать мне «маленькое» одолжение (прости, что я называю это одолжение «маленьким»). Но ты проигнорировала эту просьбу. Ты прекрасно знаешь, что с тех пор, как мы познакомились, я молчаливо задаю тебе один и тот же вопрос. Как ты легко догадываешься, речь идёт о сексе. Я не настолько бестактен, глуп или одержим, чтобы просить тебя пойти со мной в постель. Я могу хорошо себе представить, как это должно быть противно юному и красивому существу, подобному тебе, когда тебя просит совокупиться мужчина, которому почти 90 лет… Я не жду, что ты позволишь мне себя выебать… Но я считаю… что ты должна позволить мне (уж кому-кому, а мне – точно) прикоснуться к твоим интимным органам… И быть может, ты ответишь взаимным прикосновением…

Вот как отреагировала на этот вопль о помощи Бренда:

Я так и не ответила на это письмо и не позвонила ему. Но на следующий день я пришла к нему домой после моего урока балета. На мне была белая греческая тога. Я вошла в его ванную и сказала: – «Генри, по поводу твоей просьбы…» Он сидел в кровати, и я сбросила тогу с моих плеч на пол. Я не произнесла ни слова. Я подняла тогу и надела её. Он улыбнулся, я улыбнулась ему в ответ и ушла.

Как бы мне хотелось верить, что она недоговаривает, и в действительности всё было не «дразниловкой», а вожделенным для Миллера контактом, но, судя по последующей переписке, она просто продолжала над ним, беспомощным, издеваться. Она воспользовалась тем, что у него не было сил вскочить с кровати, броситься на неё и завалить. В подтверждение того, что никакого сексуального контакта не произошло, в тотчас последовавшем письме Миллер в восхищении упоминает только её груди. А в письме от 6 марта 1979 года он подтверждает продолжающуюся невинность их отношений:

…С тобой у меня настоящий, истинный союз, даже если в нём не хватает союза плоти.

Такие удручающие подтверждения следуют и в письме от 1 мая 1979 года. Говоря о сцене соблазнения, которую Бренда исполняла в фильме, Миллер восклицает:

О Боже, какой же ты должна быть в подобной ситуации в реальной жизни!

И далее в письме ему ничего не остаётся, как продолжать признаваться в любви:

Я весь полон любовью, преданностью, всецело одержим тобой. Благословляю тебя за это. Это часто мучительно, но и восхитительно в то же время.

В мучительности слышится то же неудовлетворённое желание. Затем вступает в действие комплекс Лисы и Винограда, но с полным его осознанием: «О да, я хотел бы к тебе прикасаться – и больше ничего. Ты слишком красива и свята, чтобы тебя осквернять». – И такое исходит от автора «Тропика Рака»!

В декабре 1979 года Бренда Венус побывала в Париже, где встречалась с друзьями и агентами Генри Миллера, пошла на балет Нуриева «Манфред», от которого была в неописуемом восторге, и посетила ретроспективную выставку Сальвадора Дали в центре Помпиду. Через месяц я, приехав в Париж, тоже побывал на этой выставке. На Нуриева я, правда, не пошёл, но провёл долгое время на Сен-Дени, смакуя парижских проституток одну за другой. Вот, пожалуй, и вся моя опосредованная близость с Генри Миллером. Не густо. Но не в ней суть. Суть – в этом тексте.