Этой информацией они, возможно, не располагали, да она их, вероятно, и не интересовала, но мне почему-то хотелось, чтобы Изабел это слышала.

К моему удивлению, Кениг улыбнулся.

— Я знаю.

Хотя улыбка казалась искренней, я весь напрягся, пытаясь понять, игра это или нет.

— Грейс и Оливия дружили, — продолжал Кениг. — Можете вспомнить, когда вы в последний раз видели Оливию? Я не прошу вас назвать точную дату, но постарайтесь припомнить хотя бы приблизительно.

Он раскрыл небольшой голубой блокнот и приготовился записывать.

— Э-э… — Я видел Оливию всего несколько недель назад; тогда ее белую шкуру припорашивал снег, впрочем, едва ли стоило сообщать об этом Кенигу. — Я видел ее в городе. Прямо здесь. Перед магазином. Мы с Грейс выходили из магазина и наткнулись на Оливию с братом. Это было несколько месяцев назад. В ноябре? Или в октябре? Прямо перед тем, как она пропала.

— Не знаете, Грейс после этого ее видела?

Я с трудом выдержал его взгляд.

— По-моему, тогда она тоже видела Оливию в последний раз.

— Подросткам очень трудно выжить в одиночку, — сказал Кениг, и на этот раз меня охватила абсолютная уверенность, что он видит меня насквозь и его слова исполнены особого смысла; он намекает на то, что я лишился покровительства Бека. — А беглецам особенно трудно. Подростки сбегают по многим причинам, и, судя по тому, что я узнал от учителей и домочадцев Оливии, возможно, причиной могла стать депрессия. Нередко подростки сбегают просто потому, что хотят вырваться из дома, но они понятия не имеют, как выживать в этом мире. Так что иногда их побег заканчивается в соседнем доме. Иной раз…

Я не дал ему договорить.

— Мистер… Кениг? Я понимаю, к чему вы клоните, но в доме у Грейс Оливии нет. Грейс не носит ей еду и не прикрывает ее. Мне хотелось бы, ради блага Оливии, чтобы все было так просто. И ради блага Грейс тоже. Я был бы счастлив сообщить вам, что мне известно точное местонахождение Оливии. Но нам точно так же, как и вам, остается только гадать, когда она вернется.

Интересно, Грейс таким же образом придавала своему вранью убедительности? Трансформировала его в то, во что могла поверить сама?

— Вы же понимаете, я должен был задать этот вопрос.

— Я понимаю.

— Что ж, спасибо, что уделили мне время. Если вам что-нибудь станет известно, пожалуйста, свяжитесь со мной. — Кениг развернулся было к выходу, но остановился. — А что вы знаете о лесе?

Я помертвел. Превратился в волка, замершего между деревьями, молящегося про себя, чтобы его не заметили.

— Что вы имеете в виду? — слабым голосом произнес я.

— Родные Оливии сказали, что она много фотографировала волков в лесу и что Грейс тоже интересуется волками. Вы разделяете этот интерес?

Я лишь молча кивнул.

— Как вы думаете, не могла она попытаться в одиночку выжить в лесу, вместо того чтобы уехать в другой город?

Я почувствовал растущую панику, перед глазами замелькали картины, как полицейские и родные Оливии акр за акром прочесывают лес, пытаясь отыскать следы человеческой жизнедеятельности. И возможно, найдут их.

— Оливия никогда не казалась мне любительницей жизни на природе, — делано небрежным тоном произнес я. — Мне это кажется крайне маловероятным.

Кениг кивнул каким-то своим мыслям.

— Что ж, еще раз спасибо, — сказал он.

— Не за что, — отозвался я. — Удачи вам.

Дверь, звякнув, захлопнулась за ним; как только патрульная машина тронулась, я оперся локтями на прилавок и закрыл руками лицо. Господи.

— Поздравляю, ты делаешь успехи, — сказала Изабел, с шорохом поднимаясь из-за стойки с документальной литературой. — Ты даже почти не был похож на психа.

Я ничего не ответил. В голове у меня крутились вопросы, которые полицейский мог бы мне задать, и я разнервничался еще сильнее, чем когда он здесь был. Он мог бы спросить, куда подевался Бек. Или о том, слышал ли я о пропавших ребятах из Канады. Или что мне известно о гибели брата Изабел.

— Да что с тобой такое? — спросила Изабел; на этот раз ее голос раздался совсем близко. Она плюхнула на прилавок стопку книг, увенчанную кредитной картой. — Ты отлично справился. Это всего лишь опрос свидетелей. Он ни в чем тебя не подозревает. Господи, да у тебя руки трясутся.

— Да, не выйдет из меня преступника, — отозвался я, но руки у меня тряслись не поэтому.

Будь здесь Грейс, я рассказал бы ей правду: я ни разу не разговаривал с полицейскими с тех пор, как моих родителей посадили в тюрьму за то, что они перерезали мне вены. От одного вида офицера Кенига в душе у меня всколыхнулись тысячи подспудных воспоминаний.

Голос Изабел сочился язвительностью.

— И не надо, потому что ты не делаешь ничего противозаконного. Кончай психовать и займись своими обязанностями. Мне нужен чек.

Я пробил ей книги и сложил их в пакет, то и дело поглядывая в окно на пустынную улицу. Голова у меня шла кругом от воспоминаний о полицейских мундирах, волках в лесу и голосах, которых я не слышал добрый десяток лет.

Протягивая ей пакет с книгами, я чувствовал, как зудят шрамы на запястьях, словно от пробудившихся воспоминаний вскрылись старые раны.

На миг мне почудилось, что Изабел хочет сказать что-то еще, но она лишь молча покачала головой и произнесла:

— Некоторые люди просто не созданы для вранья. Пока, Сэм.

КОУЛ

Все мои мысли были сосредоточены на одном: я должен выжить.

Не думать больше ни о чем, день за днем, было блаженством.

Мы, волки, бегали среди редких сосен, легко ступая лапами по влажной от сошедшего снега земле. Мы были так близки друг к другу, мы терлись друг о друга, игриво щелкали челюстями, подныривали друг под друга и перескакивали друг через друга, словно рыбы в реке, так что невозможно было различить, где начинается один волк и заканчивается другой.

Темные проплешины на поросшей мхом земле и отметины на деревьях вели нас через лес; я учуял усиливающийся затхлый запах озера еще до того, как услышал плеск воды. Один из волков поделился мимолетной картинкой: утки, плавно опускающиеся на холодную голубую гладь озера. От другого я получил еще один образ: олениха с олененком, на нетвердых ногах семенящим к водопою.

Для меня не существовало ничего, кроме этого мига, стремительного обмена образами и этой безмолвной нерушимой связи.

А потом, впервые за много месяцев, я вдруг вспомнил, что когда-то давно у меня были пальцы.

Я запнулся, сломав строй, мышцы под волчьей шкурой напряглись и заходили ходуном. Волки обернулись, некоторые даже приблизились ко мне, побуждая вернуться к ним, но я не мог идти за ними. Я скорчился на земле, прелые перезимовавшие листья липли к шкуре, в ноздри бил запах весеннего тепла.