Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Король по-прежнему сидел на кровати, болтая ногами, и глядел на пламя свечки.
— Чем ты старше, тем большую власть над тобой имеют твои сны, — сказал я задумчиво. — И настаёт день, когда ты живёшь уже только в своих сновидениях, перебираясь от одной коробки к другой, блуждая среди своих гигантских фантазий… Вот, значит, как оно у вас…
— Да, вот так оно у нас, — кивнул королёк Декабрь.
— У вас. — Я вздохнул. А потом спросил: — Скажи, а ты знаешь, в какой коробке какой сон?
— Это же не видеотека! — Король Декабрь заговорил громким голосом: — Пойми, нельзя увидеть сон по своему собственному выбору — сегодня о принцессах, завтра о ковбоях и так далее. Понятия не имею, в какой коробке какой сон. Всякий сон для меня сюрприз. Иначе и не должно быть.
Он снял с плеч свою крохотную мантийку алого бархата и повесил её на золотой крючок, укреплённый на одной из полок. Потом сбросил золотые туфли и поставил их под кроватью. Улёгся, но корону не снял с головы, да впрочем, он и не угомонился: вскоре король слез с кровати и принялся расхаживать по комнате, босиком, в коротенькой белой рубашонке.
— Расскажи ещё какой-нибудь сон, — потребовал он.
— Ну что ж… Вот недавно во сне был я пилотом реактивного истребителя, — рассказывал я. — Но я не летел на истребителе. Я на нём катался. Сначала по автостраде ехал, потом по шоссе, наконец приехал в город и поставил истребитель на автостоянку, сразу за городской стеной. Поставил, получил в платёжном автомате чек и пошёл в гости к лучшему моему другу. Мы с ним выпили кофе, потом друг спросил, где же мой реактивный истребитель, и я ответил, что он на парковке. Друг разволновался: нельзя, говорит, оставлять реактивный истребитель на стоянке для автомашин, его место на аэродроме или в воздухе. Я пошёл на улицу решил отвезти истребитель на аэродром. И подумал: я же не смогу катить на нём по улицам, надо взлететь. Но как же это — прямо посреди города взмыть в воздух на реактивном самолёте? Опять ничего не получится. И я упал духом, растерялся, не знал, как быть.
Вот тебе и пилот! — не может подняться в воздух и вообще боится завести двигатель самолёта.
— Бедный ты, бедный, — сказал король. Он уже не расхаживал по комнате: остановился возле меня и долго смотрел мне в глаза. — Даже во сне ты не можешь оторваться от земли. Жаль мне тебя, ох, как жаль. Неудивительно, что ты такой печальный.
— Ах, был бы я сейчас маленьким! Тогда я ещё мог бы однажды стать лётчиком-пилотом.
— А я вот думаю, что когда-нибудь ещё стану, — сказал королёк. — Пилотом стану, понимаешь? — Он обвёл взглядом коробки, громоздившиеся на полках по всем стенам. — Да, непременно, я ещё стану пилотом. Сделаюсь совсем-совсем маленьким и стану пилотом. Или хотя бы мне это будет сниться. Где-нибудь в этих коробках есть, наверное, большой, длинный сон про лётчика-пилота, и я его найду.
— Хорошо тебе, — позавидовал я.
— А знаешь что?
— Что?
— Я думаю, тебе не приснилось во сне, что ты пилот. На самом деле ты и есть пилот.
— На самом де-еле… — протянул я.
— А ты подумай вот о чём: ты на самом деле пилот, который не может оторваться от земли, а в другие дни ты на вёслах в лодке сидишь, печальный такой, унылый, а ещё в какие-то дни ты… поди знай кто! Так жизнь устроена. Жизнь начинается вечером, когда мы засыпаем, и жизнь на некоторое время прекращается — утром, когда мы просыпаемся. По-моему, надо у вас кое-что переименовать: пробуждение пусть зовётся засыпанием, а засыпание — пробуждением. Скажи-ка, кем ты работаешь?
— Я ходильщик в офис.
— Ясно, — сказал король. — Значит, утром ты засыпаешь, и весь день тебе снится, что ты ходильщик в офис и день-деньской работаешь, работаешь, работаешь… А вечером, когда ложишься спать, ты просыпаешься, и всю ночь, до утра, ты — тот, кто ты и есть на самом деле. Сегодня пилот, в другой раз — лодочник, в третий раз — поди знай кто! Ну согласись, что это гораздо лучше.
— Не уверен, — сказал я. — Почему лучше?
— Потому что интереснее. Ночь делается важнее дня, а всё, чем занимаешься днём, не очень-то важно. День — это всего лишь сон.
— Ты думаешь?
— Ясное дело. Ты же не спал, перед тем как пришёл сюда, ко мне, — сказал король Декабрь. — И сейчас не спишь. Однако ты лежишь на животе в маленькой комнатке, ты в гостях у крохотного короля, и сам ты крохотный, даже меньше, чем я. А ведь это не может быть на самом деле, верно?
— Хорошо бы в этом убедиться!
— Так ведь на самом деле, — сказал королёк Декабрь, — не бывает таких королей, как я.
— Ну а ты-то сейчас сон видишь или всё происходит наяву?
Король усмехнулся:
— Я — твой сон, а ты — мой сон.
— Или наоборот, — подхватил я.
— Правильно.
— Но ты же не спишь.
— Откуда ты знаешь, сплю или нет?
Я потёр лоб:
— Трудно всё это уразуметь.
— Ничего трудного. Но, конечно, с непривычки может маленько ошарашить.
Уже некоторое время королёк опять расхаживал туда-сюда по комнате, теперь же он остановился и долго-долго смотрел прямо мне в глаза. Маленький толстенький королёк. Смотрел он свысока — я же на полу лежал. А я долго-долго смотрел на него, так долго, что меня совсем разморило. Глаза сами собой закрылись, и я заснул, лёжа на полу в малюсенькой комнатке. Последним, что мне запомнилось, перед тем как я погрузился в сон, была открытая коробочка, которая стояла на столике возле маленькой кроватки короля. Красная коробочка, разрисованная золотыми коронами, крышка её лежала рядом. А ведь пока я был в гостях у короля Декабря, я этой коробочки даже не замечал.
Королёк Декабрь встаёт ни свет ни заря. Часто бывает — я утром завтракать, а он уже тут как тут, устроился на утренней газете, на каком-нибудь крупном заголовке уселся и сидит, заняв собой ровно три буквы. И я, прочитав, например, «кура от федерального правительства» вместо «куратор от федерального правительства», вдруг вижу, что пожаловал ко мне король Декабрь, малюсенький толстяк. Однако чаще всего он сидит в хлебнице, притулившись к тёплым поджаренным хлебцам, — греется. Мне кажется, у него там, в щёлке между стеной и стеллажом, холодновато, даже в толстой бархатной мантии вряд ли согреешься.
— Сядь-ка подальше от тоста, — сказал я как-то раз корольку, — а то я ненароком проглочу тебя.
— Мне скучно, — пожаловался он.
Глядя на короля, я подумал, что он явно стал меньше, чем был, когда я впервые его увидел. Теперь он был лишь чуть-чуть длинней моего мизинца.