Поэтому, когда уже в самом конце романа на блондинку набросился безумно красивый, но тошнотворно воняющий киллер, я вздохнула с облегчением и, вопреки обыкновению, среди дня, не закусывая, выпила бокал шампанского за здоровье Глушко-Бриали.

Сцена изнасилования, как всегда, была выписана с блеском. Вонь, исходящая от пренебрегающего личной гигиеной киллера, буквально сочилась со страниц детектива, пропитывая все вокруг. Брезгливая блондинка предложила грязнуле помыться, но убийца лишь гнусно захохотал и сунул ей в лицо свои благоуханные гениталии. Обидевшись, она воткнула киллеру в глаз раскаленные щипцы для завивки волос, после чего злодея пристрелил сотрудник секретных служб, не только красивый, но и, вдобавок, чисто вымытый.

По обыкновению, он приковал героиню наручниками к кровати и возбуждал ее до тех пор, пока она, корчась от невыносимой страсти, не принялась отчаянно умолять его овладеть ею.

Чисто вымытый агент не устоял и выполнил просьбу сексапильной красотки, после чего они полюбили друг друга и поженились, так что книга закончилась привычным "хэппи эндом".

В бане, куда я раз в неделю ходила с друзьями, у нас появилась новая, чрезвычайно волнующая тема для разговоров. Даже вялый от вегетарианства издатель эзотерических комиксов "Путь к тебе" забывал о витаминах и целебных аюрведических составах, и оживлялся, когда я принималась пересказывать сцены изнасилования и сногсшибательные эротические навороты из книг Аглаи.

Вместе со мной вся компания ликовала, узнав, что и в последнем детективе Стрельцова себе не изменила.

Склонный к тонкому психологическому анализу издатель-вегетарианец предложил к обсуждению вопрос о причине столь страстной любви Стрельцовой к сценам насилия над женщиной.

Дискуссии были жаркими, и в итоге мы даже разделились на два лагеря: один из них (к которому принадлежала и я) придерживался мнения, что Глушко-Бриали некогда подверглась изнасилованию, и это ей настолько понравилось, что ни о чем другом она теперь просто не может думать.

Представители другого лагеря полагали, что господин Бриали в постели несколько слабоват, и Аглая в душе мечтает, чтобы ею овладели в точности так, как она описывает это в своих книгах.

К этому лагерю принадлежал издатель-вегетарианец. Он аргументировал свою позицию тем, что, согласно психоанализу, содержание романов можно интерпретировать, как эдипову фантазию, а сама по себе творческая активность является формой выражения невротических мечтаний.

Разрешить наш банный спор я, к сожалению, не могла. Спрашивать Аглаю напрямую о том, гложет ли ее тайная мечта подвергнуться насилию, было как-то неприлично, да и вряд ли она ответила бы мне правду.

Эротические Аглаины экзерсисы настолько потрясли моих друзей, что они даже начали пенять, что в моих детективах, написанных от первого лица, нет сногсшибательных сексуальных сцен, но я твердо заявила, что подвергаться изнасилованию из принципа не буду даже в собственных книгах. Впрочем, для этого у меня были вполне веские причины.

* * *

Каждому человеку "везет" по-своему. Один выигрывает в лотерею, другой регулярно спотыкается на ровном месте, третий почти без усилий делает головокружительную карьеру.

Мое, несколько сомнительное "везение" заключалось в том, что, начиная с семилетнего возраста, меня с навязчивой регулярностью пытались изнасиловать. Специфика же сего необъяснимого феномена заключалась в том, что каждый раз я тем или иным способом ухитрялась выпутаться из ситуации без особого физического и психического ущерба. Не исключено, что именно по этой причине я, несмотря на врожденное миролюбие, с юных лет испытывала горячий интерес к рукопашному бою и всевозможным видам вооружений.

Мужчины набрасывались на меня в самых разных, иногда весьма неожиданных местах. Личности агрессоров также варьировались от примитивных пьяниц и пресловутых представителей кавказской национальности до самого настоящего сумасшедшего маньяка.

В отличие от большинства дам, побывавших в подобных переделках, моя симпатия к сильному полу в целом никоим образом не поколебалась, зато я пришла к печальному заключению, что российские насильники действуют совершенно неграмотно и прямо-таки до безобразия непрофессионально.

Некоторое время я даже баловалась мыслью написать "Пособие для начинающего насильника", но по ряду соображений отказалась от этой идеи.

Тем не менее, из чистого любопытства, однажды я спросила у моего третьего (тогда еще не бывшего) мужа, — специалиста по боевым искусствам, — как правильно насиловать женщину. Результат меня восхитил и ошеломил.

За долю секунды с помощью болевого захвата он уложил меня на спину и зафиксировал таким образом, что от боли я даже пикнуть не могла, не то, что пошевелиться, а о том, чтобы оказать хоть малейшее сопротивление, вообще речи не шло. Вот это, я понимаю, профессионализм!

Разумеется, все мои истории с изнасилованием не шли ни в какое сравнение с изощренными фантазиями Глушко-Бриали. Мною не пытался овладеть безумный гермафродит с железным крюком вместо левой кисти, меня не опаивал наркотиками нигерийский гангстер с ритуальными насечками на щеках, не привязывал вожжами к туше мертвой коровы двухметровый казак-некрофил. Чего не было, того не было — врать не буду. Тем не менее, кое-чем и я могла похвастаться.

Седьмая по счету попытка изнасилования (вероятно, в связи с тем, что семерка — счастливое число) оказалась настолько неординарной, что я до сих пор вспоминаю эту историю с неизменным удовольствием.

Дело было осенью, не то, чтобы поздней, но и не ранней. Погода, по российскому обыкновению, выдалась на удивление мерзкой. Дождь, правда, временно стих и лишь слегка моросил, но небо было затянуто отвратительно серыми тучами. Отсутствие солнца действовало на меня угнетающе, и я, понурившись, брела через безлюдный мрачный лес по тропинке, превратившейся после дождя в полосу липкой грязи, противно чавкающую под ногами.

В конце пути меня ожидала награда в виде бассейна. Вода в нем была теплой и голубой, а свет множества ярких ламп, при наличии некоторого воображения, можно было принять за сияние тропического солнца. Сорок пять минут блаженства, а затем снова долгий и унылый путь по жидкой грязи через черный холодный лес.

Дабы не провоцировать своим видом потенциального насильника, я, по совету третьего мужа, перед выходом в лес принимала соответствующие меры предосторожности, то есть одевалась столь кошмарным образом, чтобы даже зэку, изголодавшемуся по женскому полу за время длительной отсидки, не пришло бы в голову наброситься на меня.

Видом своим я напоминала бомжиху, ночевавшую на помойке, как минимум, последние два месяца. На мне была старая грязная куртка с капюшоном, затянутым так, что из него торчал один нос, рваный и потерный брезентовый рюкзак с банными принадлежностями, залатанные армейские штаны и резиновые сапоги, цвет которых было невозможно различить из-за налипшей на них грязи.

Итак, я в самом что ни на есть непрезентабельном виде брела через грязный осенний лес. Устав созерцать хлюпающую под ногами глину, я подняла понуренную голову и буквально остолбенела при виде возникшего прямо передо мной прекрасного видения.