Черт, что ж за невезение!

Марион сделала глубокий вдох и снова обратилась к церберу:

— Ну, хорошо. Я уже поняла, что мы по разные стороны баррикады. Но любую проблему можно решить. Я прошу у вас о совсем несложной вещи. О крошечном одолжении. Если вы впустите меня буквально на минуту, я…

— Это невозможно.

— ДАЙТЕ МНЕ ПРОЙТИ! Я должна передать этот гребаный доклад!

К ним обернулось несколько человек. Марион покраснела.

Именно этот момент выбрала Катрин Борман для появления в холле.

— Да где вас черти носят?!

Марион буквально открыла рот от изумления.

Начальница выхватила доклад у нее из рук со словами:

— Ничего не говорите.

И начала быстро просматривать листки. Затем предостерегающе подняла указательный палец.

— Не уходите. Я должна убедиться, что ваш перевод выполнен корректно. На конференции много англичан и американцев, я не хочу нести перед ними невесть что.

Продюсер исчезла. Прошло несколько минут, в течение которых швейцар не отрывал от Марион глаз. Она, в свою очередь, прилагала все усилия к тому, чтобы не умереть от стыда прямо на месте.

Наконец швейцар произнес:

— Я всего лишь выполняю свою работу.

— Ну да.

— Я не знал…

— О’кей.

— Можете посидеть на террасе, если хотите.

Он указал на столик под рефлектором обогревателя.

Марион направилась туда и села. Она с удовольствием поставила бы портфель на пол, но все вокруг было мокрым от дождя, так что она продолжала держать портфель на коленях. Потоки дождя стекали с зонтика, образуя вокруг нее сплошной водяной занавес. Она поправила полы плаща и плотнее прижала портфель к себе.

У нее зазвонил мобильник.

— Дорогая?..

— Папа! — Лицо Марион немного оживилось. — Если бы ты знал, как я рада тебя слышать! Старая карга заставила меня сочинять ей доклад, причем в последний момент, на четвертой скорости… на английском, разумеется… а потом сразу везти его на конференцию. Я застряла в пробке. И вот теперь она маринует меня снаружи… Я точно с ума сойду. Так что извини, я, наверно, слегка опоздаю на ужин…

— Марион… — Голос отца звучал неуверенно. — Я как раз по этому поводу… Я не смогу прийти.

Марион, пораженная, обмякла на стуле:

— Что?!

— Мне очень жаль…

— Но папа… это же мой день рождения. Ты обещал!..

Она не смогла продолжать — в горле стоял ком.

— Давай отпразднуем в уик-энд, — предложил отец. — К тому времени в Париж приедут твои кузены, так что можно будет убить одним выстрелом двух зайцев…

Марион закрыла глаза.

— Почему бы тогда уж не встретиться всем вместе на Рождество? — с досадой проговорила она. — Еще лучше: одним выстрелом — сразу трех зайцев…

И, не дожидаясь ответа, она со злостью нажала клавишу «отбой».

И тут же об этом пожалела.

Телефон зазвонил снова.

— Извини, папа, я не хотела…

— Это ваша патронесса, Марион.

— Мадам Борман?

— Да. Кажется, я по-прежнему ношу эту фамилию.

В стекло за ее спиной постучали. Марион обернулась. Катрин Борман наблюдала за ней из холла ресторана, поджав губы.

— Я прочитала ваш доклад. Очень средненько. Ничего другого у вас нет?

— Нет.

— Ну что ж, придется выступать с этим.

Марион опустила глаза.

— Мадемуазель Марш?

— Да?

— Никогда больше не подводите меня так, как сегодня. Иначе окажетесь в черном списке «Асседик»… Вы меня поняли? — добавила Катрин Борман.

И завершила соединение.

Марион поднялась по улице Монторгей, нагруженная магазинными пакетами, и наконец остановилась у своего дома. Набрала код и толкнула плечом входную дверь.

Коридор освещался единственной тусклой лампочкой. Обшарпанные стены, паутина под потолком… Коричневые почтовые ящики, забитые смятыми рекламными проспектами…

Она миновала коридор, вышла во внутренний дворик, покрытый каменными плитами — истинное бедствие для каблуков! — добралась до лестничной площадки и поднялась на второй этаж. Затем поставила пакеты на пол и сунула руку в портфель, пытаясь отыскать ключи.

Соседи опять ссорились. Слышался звон битой посуды — все как всегда… Марион вошла в квартиру, поставила пакеты в небольшой шкафчик для продуктов и закрыла дверь.

Общая площадь ее студии составляла не больше двадцати восьми квадратных метров, но в свое время Марион подпала под обаяние этой квартирки: беленные известкой стены, старые деревянные балки под потолком, старинная плитка на полу… В отведенном под кухню уголке располагались изящная деревянная стойка и два табурета. Она добавила сюда несколько предметов меблировки, цветы, ковер и книги, десятки и сотни книг: английская и американская литература, учебники по медицине, романы в узорчатых обложках, приобретенные у букинистов, и даже ксерокопии факультетских методичек.

Подошел кот и потерся об ее ногу.

Марион сняла плащ, шарф и повесила их на уже перегруженную вешалку. Затем поставила кастрюлю с водой на газовую плиту.

Кот снова свернулся в клубок на сборнике французских стихов.

Марион вошла в ванную. Медленно и аккуратно стерла макияж при мягком свете ламп, окружавших зеркало. Потом собрала волосы в узел и несколько минут пристально разглядывала свое отражение.

Она уже была немолода, но еще не стала старой. И она не знала, что с этим делать.

Просто в один прекрасный день вы смотрите на себя в зеркало и вдруг осознаете: вы уже не та, что на фотографиях. Тех самых, что хранятся в альбомах, которые вы никогда не открываете. И вот вы достаете эти альбомы, желая убедиться в истинности своего недавнего открытия. И эта истина вас потрясает.

Вы хорошо помните вот этот снимок, сделанный на свадьбе друзей, или вот этот, рождественский, в дурацком колпаке… Ужасная стрижка, слишком круглое лицо, жесткие волосы…

Но не это заставляет вас вздрогнуть, а ощущение молодости и беззаботности, которое так явственно читается на этих фотографиях.

Вы вдруг понимаете, что эти вещи ушли навсегда. Что они уже не вернутся.

«Потерянное время никогда не возвращается». Эту фразу любил повторять ваш отец, и сейчас она вдруг поражает вас в самое сердце.

Что вы совершили в своей жизни? Куда улетучились все ваши мечты? Где эта потрясающая девушка, которая собиралась станцевать на вершине мира?