Во-вторых, применительно к «зимней войне» называть и трактовать ее как сугубо локальный (по месту и задачам) «вооруженный конфликт на Карельском перешейке». В доступной широкому кругу читателей литературе (в частности, во всех школьных и вузовских учебниках) не допускать даже малейших упоминаний о секретном протоколе к «пакту Молотова–Риббентропа», о так называемом Народном правительстве Демократической Финляндии и прочих событиях и фактах, раскрывающих реальные намерения сталинского руководства путем сокрытия всех значимых документов (следует отметить, что даже нейтральные газеты 1939 —1940 гг. были изъяты из открытого доступа во всех публичных библиотеках СССР) изобразить широкомасштабную агрессию в виде локальной оборонительной акции.

В-третьих, твердо, категорически, не допуская никакой критики, отвергать всякую связь между первым («зимняя война» 1939–1940 гг.) и последующими этапами войны. Общепринятый в западной историографии термин «война-продолжение» объявить злобным измышлением антисоветских фальсификаторов истории. Боевые действия 1941–1944 гг. называть и трактовать исключительно и только как «участие финской армии в немецко-фашистской агрессии против СССР».

Глубокие общественно-политические перемены, произошедшие в Советском Союзе на рубеже 1980–1990 годов, создали качественно новую ситуацию для ученых-историков. Появился доступ к таким источникам документальной информации, о которых раньше не приходилось даже мечтать. Появилась возможность делать собственные, непредвзятые выводы и без оглядки на цензуру делиться этими выводами с научной общественностью. Вспоминая сегодня атмосферу конца 80-х годов, можно сказать, что общество замерло в ожидании глотка долгожданной исторической правды. Оправдались ли эти надежды? На этот вопрос очень трудно дать взвешенный и однозначный ответ.

Если судить по количеству публикаций на военно-исторические темы, то их «бумажный вал» превзошел самые смелые ожидания. Прилавки книжных магазинов сегодня завалены горами исторических исследований, мемуаров, фотоальбомов, сборников документов — и тем не менее каждый месяц российские издательства выбрасывают на рынок по несколько десятков (а то и сотен) новых наименований военно-исторической литературы. Увы, ситуация с качеством и научной добросовестностью тиражируемых книг отнюдь не радужная. Свобода слова и печати, так неожиданно обрушившаяся на Россию, порою выражается в том, что совершенно некомпетентные люди при наличии денег или богатых спонсоров могут наполнять рынок своими графоманскими поделками. Дело дошло до появления такого невероятного жанра, как документальная фальшивка: печатаются «фотокопии» примитивно и грубо сфабрикованных «документов», издаются «дневники» никогда не существовавших «тайных советников Сталина», откуда-то появляются никому (включая ближайших родственников) не известные «мемуары» давно усопших людей… Говоря инженерным языком, «соотношение сигнал — шум» в современной российской историографии и исторической публицистике крайне неблагоприятное.

Оставляя за рамками данного обзора псевдоисторические сочинения, не создающие ничего, кроме «информационного шума», сосредоточим внимание на содержании «полезного сигнала». Не приходится отрицать значительные достижения в деле развития научной историографии советско-финляндской войны. Наиболее подробно разработаны вопросы, связанные с «зимней войной» 1939—1940 гг. Рассекречивание значительного массива архивных фондов позволило ввести в научный оборот документы, подробно описывающие как военно-политическую подготовку войны, так и ход боевых действий. Особый интерес представляют оценки и выводы, сделанные «по горячим следам» событий «зимней войны» высшим военно-политическим руководством СССР [20, 21]. На рубеже XX и XXI веков были изданы объемные сборники первичных документов [16, 17, 18]. Исключительно ценный материал, позволяющий точнее оценить цели и задачи сталинской политики в отношении Финляндии, содержится в многотомной серии документов внешней политики Советского Союза, издаваемой Министерством иностранных дел РФ [19]. В эти же годы были переведены на русский язык и изданы мемуары видных политических деятелей Финляндии, работы известных финских историков [22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 32].

Радикальное расширение доступной историкам источниковой базы позволило создать ряд крупных монографических исследований [14, 29, 30, 31, 33, 34, 35]. Изучая эти работы, нельзя не отметить определенную парадоксальность мышления некоторых российских историков. Например, признавая тот факт, что финская армия мирного времени по численности личного состава была в 60 раз, по количеству боевых самолетов — в 100 раз и по количеству танков — в 350 раз меньше Красной Армии, они тем не менее заявляют, что «военные приготовления Финляндии вызывали естественное беспокойство у правительства СССР». Другой автор объясняет это «беспокойство» следующим образом. «В Москве к военной угрозе со стороны Финляндии относились весьма серьезно — в военном отношении это государство значительно превосходило Эстонию и Латвию». Что ж, этот список можно было бы и продолжить, добавив к нему Люксембург, Монако и княжество Лихтенштейн…

Начало «зимней войны» описывается такими словами: «30 ноября 1939 г. войска Ленинградского ВО получили приказ отбросить финские войска от Ленинграда». Фраза построена так, как будто «финские войска» перешли границу, вторглись на советскую территорию и вышли к пригородам Ленинграда — после чего их и пришлось «отбрасывать»! Еще один характерный пример — абсолютно законное право руководства суверенной страны не подписывать договор, условия которого, по единодушному мнению правительства и парламента, противоречат государственным интересам Финляндии, современный российский историк комментирует следующим образом: «Демонстративная неуступчивость Финляндии и развернутая в мировой прессе кампания поддержки ее позиции не оставляли Москве иного выбора, кроме войны». Логика потрясающая: своей «неуступчивостью» жертва не оставила насильнику «иного выбора»?

Одним словом, точку в изучении истории «зимней войны» ставить еще рано. Многие вопросы (прежде всего — вопрос о подлинных мотивах, побудивших Сталина сначала начать войну, а затем прекратить ее, не достигнув ни одной из заваленных ранее целей) все еще остаются дискуссионными. И тем не менее огромное — в сравнении с советской историографией — продвижение вперед представляется очевидным и бесспорным.

Гораздо менее изученным остается тот этап советско-финляндской войны, который начался 25 июня 1941 г. и получил в финской историографии название «война-продолжение». Традиция тотального замалчивания имеет в этом случае давнюю историю. Начало было положено 65 лет назад Советским Информбюро, которое не сообщило советским людям ни о начале, ни (что совсем уже странно) о завершении этой войны! 26 июня 1941 г. в сводке Совинформбюро появилась одна-единственная фраза: «На советско-финляндской границе боевых столкновений наземных войск 26 июня не было» [36]. Даже глубокое знание советского пропагандистского «новояза» не позволит сделать из этой фразы вывод о том, что именно в этот день президент Финляндии Pисто Рюти официально заявил, что его страна вступила в войну с СССР. В сентябре 1944 г. Совинформбюро не проронило ни слова о прекращении огня, достигнутом 4–5 сентября, и заключении Соглашения о перемирии 19 сентября.