litbaza книги онлайнИсторическая прозаЯзычники крещеной Руси. Повести черных лет - Лев Прозоров

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 70
Перейти на страницу:

Образа "кормили", им делали подарки, для них — а то и для стоявших на перепутье крестов — шили особую одежку в подарок, а при упорном неисполнении молитв могли и, наоборот, наказать кнутом.

Наряду с этим продолжали чтить и настоящих идолов. В XVIII веке под Архангельском в лесу стоял почитавшийся крестьянами идол лешего, в 1920-е годы в курятнике одного из подмосковных (!) сёл этнографы нашли идол куриного Бога Боглаза, в северных деревнях на посиделках молились то глиняной "Масленице", то деревянной "тёте Ане", которой кланялись с приговором, целовали в губы и наряжали.

Есть ещё один пример, самый, пожалуй, занимательный, но его я оставлю для послесловия.

Вопреки христианскому учению, строжайшим образом разграничивающему "Творца" и "тварь", русские крестьяне никак не воспринимали учения о сотворении мира.

Популярнейший духовный стих "Голубиная книга", бывший для "большинства бедняков" — и не только их — основным источником сведений о мироустройстве, не знает слов "создан, сотворён".

Все явления мира и общества "взялись", "стали", "пошли", наконец, "зачались" от лица, груди, очей, дыхания и пр. Бога. Мир, Природа не "тварь Божья", но Его тело.

Точно так же в записанном Глебом Успенским "Верую" в исполнении русского мужика бесследно выпадает всякий намёк на Сотворение: "Верую во Единого Бога Отца (…) и в небо и в землю. Видимо-невидимо, слышимо-неслышимо…", вместо "сотворившего небо и землю, видимым же всем творец и невидимым".

У Достоевского монашенка — личность, отрёкшаяся от мира для Христа, "живой мертвец"! — заявляет, что Богородица — это земля, а в этнографических материалах есть суровый запрет на битьё земли палками: "Бьют саму Мать Пресвятую Богородицу!", так что Фёдор Михайлович, очевидно, ничего не выдумывал.

В заговорах древнее именование Земли сливается с новой святыней в неразличимое единство: "Мать Сырая Богородица".

Итак, Земля не мёртвая, бездушная "тварь" — но Тело Божества.

Что было христианского в почитании крестьянами пророка Ильи или великомученицы Параскевы?

Кого из их деревенских почитателей волновали земные дела древнееврейского фанатика единобожия и римской первохристианки, их служение "Богу Авраама, Исаака и Иакова"? Да никого.

Иной мужичок из какого-нибудь Ильинского прихода ещё и обиделся бы смертно, скажи ему кто, что Илья-пророк был иудеем.

Здесь и сейчас нёсся в огненной колеснице по небесам некто по имени Илья, гоня туда или сюда грозовые тучи, посылая дождь на поля, поражая громовыми стрелами нечисть или неправедных, а то и просто непочтительных к нему людей, и чтили его не за давние заслуги перед "богом Израиля", а за дождь, за защиту от тёмной силы — здесь и сейчас!

Здесь и сейчас некто по имени Параскева пряла людские судьбы, отверзала источники, наказывала нерадивых хозяек, помогала при родах, следила за почитанием её дня — пятницы.

Илью чтили забитым на Ильин день, в складчину откормленным бычком и буйной пляской — "попляшу святому Илье!".

Параскеве ставили деревянные изваяния на распутьях, у колодцев и родников, жертвовали клочки пряжи, волосы, полотенца. И место этих святых в жизни русской деревни, и их почитание не были христианскими. Христианскими были только их имена.

Но почитали и других — "Богу молись, а чёрта не гневи!". Я уже писал об идоле лешего. В XV веке лесного хозяина звали "лесным Богом", в XIX — возносили ему молитвы — именно молитвы, которые сами так и называли, отличая от заговоров!

Молились и овиннику. Почитали по-язычески, жертвами (водяному — топили коня, или улей, или чёрного петуха, или конский череп; лешему — оставляли в лесу коня или хотя бы масляный блин или яйцо; домовому — оставляли в подпечке плошку с молоком, иногда обметали углы смоченным в петушиной крови веником и ставили горшочек каши на его "именины"; банному — душили и зарывали под порог бани чёрную курицу[1]).

Но как святых чтили нехристианскими обрядами, так и на явно нехристианских существ распространяли обряды христианские.

Домовой и леший охотно принимали освящённые в церкви пасхальные яйца, домовые на Пасху выходили христосоваться — картина, по чести сказать, поражающая воображение.

Так и видишь, как навстречу возвращающимся с пасхальной заутрени по хрустящему снежку хозяевам вылезает из-за клети в синих вешних сумерках нечто мохнатенькое и радостно объявляет: "Христос воскресе!"

И более того, существовал особый обряд христосования с одним из самых склочных, взбалмошных и опасных обитателей мужицкого подворья — овинником. Священник с образами подходил к овину и провозглашал: "Христос воскресе!"

В это время владелец овина, лёжа в вывернутом мехом наружу тулупе в яме под овином, где разводили огонь для сушки снопов и которая, как подпечье в избе, считалась вотчиной Хозяина, ответствовал: "Воистину воскресе!"

После чего полагал себя на весь год застрахованным от проказливых, а подчас и просто жестоких выходок овинного духа.

Белорусы вообще выходили на Пасху к ближайшему бурелому и сообщали "благую весть" о Воскресении Христа Хозяевам полей, лесов, домов и вод, "с хозяюшкой, зь дзетками!" (о реакции Хозяев на это известие история… точнее, этнография умалчивает).

Водяной оборудовал себе логово по возможности в том омуте, над которым возвышалась церковь Святого Ильи. Да что там омуты — в церкви, на колокольне, обитало загадочное и небезопасное существо "колокольный ман" (он же "колокольный мертвец")!

Вообще русские крещёные люди всю тысячу лет не очень верили в способность церковных, христианских обрядов и символов защищать от "нечисти".

Первые примеры такого подхода подаёт не какой-то полуграмотный мужик, а "святой преподобный" Нестор-летописец. Он пишет, как очевидец, что некий праведный монах видел, как по церкви Печерской обители во время службы гулял бес "в одежде ляха" и отвлекал монахов от богослужения.

Только вдумайтесь — освящённая земля, монастырь, церковь, служба, кадится ладан, кругом иконы, кресты, непрерывно возглашается "имя Божие", присутствуют несколько святых — и посреди всего этого преспокойно гуляет и делает своё чёрное дело нечистый!

И в той же летописи, несколькими строками ниже: бесы ночью рыскали по Полоцку, истребляя всех, кто осмеливался выйти из дома. Те же полочане, что не покинули домов, уцелели.

То есть, церковь — не защита от бесов, а дом полочанина подданного князя-оборотня Всеслава с его языческими оберегами и "гарнизоном" домашних божков — защита!

Так же было и впоследствии — у Гоголя ("Вий") нечистая сила беснуется в церкви, не обращая внимания на кресты и иконы и Хома Брут спасается от неё не столько молитвой и крестом, сколько языческим обережным кругом.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 70
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?