Только самые мудрые способны наблюдать женщину в подобных семейных отношениях и не судить ее. Моя бабушка не судила. Она постаралась понять. А если кто и мог понять, то только она — женщина, которая вырастила меня в своем укрытом розами домике у пролива Лонг-Айленд, женщина, которой достало терпения вырастить красные, розовые, персиковые, желтые и белые розы на каменистой почве Коннектикута, чтобы вернуть свою осиротевшую, убитую горем внучку к жизни, у которой хватило бы выдержки, чтобы заглянуть за все пласты лжи, за все эти вуали и вместо осуждения постараться помочь.

Люди спрашивали меня: «Как ты могла оставаться с Эдвардом так долго?» Правдивый ответ заключается в том, что я надела массу вуалей. Но отвечала я так: «Я любила его». До некоторой степени этот ответ тоже был правдой. Моя бабушка это понимала.

Но это не было настоящей любовью. Я долго не осознавала этого. Настоящая любовь — это бумеранг: она возвращается к тебе. Любовь к Эдварду почти полностью поглотила меня, забирая все, что у меня было, и даже больше, пока я сама и все вокруг меня не распалось на части.

Теперь у меня есть Лайам, поэтому я знаю разницу. И у меня есть дочь, Роуз. В тот день, когда она родилась, девять лет назад, я была в бегах. Я оставила дом, бабушку, обожаемое побережье в Коннектикуте, где жила всегда, чтобы скрыться от Эдварда и попытаться сохранить то, что еще осталось от меня и моей жизни. Моим девизом тогда было: «Тот, кто переселяется, выживает».

Я покинула дом, будучи беременной Роуз, распадаясь на части. Но я вновь собрала себя с помощью Роуз и Лайама. И с помощью моей бабули, хотя ее уже и не было рядом со мной. Я хранила ее в своем сердце, она направляла меня каждый божий день, в то время как я скрывалась и жила в другой стране вдали от дома.

Дело в том, что моя бабушка сама позволила мне уйти. Она принесла мне в жертву самое дорогое — дала мне и Роуз, своей правнучке, возможность и средства уйти от Эдварда. И это стоило ей очень дорого — я даже не знаю, будет ли она жить.

Теперь меня зовут Лили Мэлоун. Именно так я называла себя, когда была в бегах. Потом я решила оставить это имя навсегда. Я выбрала имя Лили, вспомнив оранжевые и желтые лилии, которые росли вдоль каменной стены морского садика моей бабушки и раскачивались на длинных и стройных зеленых стеблях под дуновениями соленого бриза, а фамилию Мэлоун взяла из песенки, которую она обычно мне пела, когда я была еще совсем маленькой:

В городе Дублине, где девушки так красивы,

Однажды заприметил я хорошенькую Молли Мэлоун.

Она катала свою тележку по улочкам и площадям,

Распевая: «Живые ракушки, моллюски живые».

Моя бабушка напевала ее мне, когда я была ребенком и не могла заснуть. Они казались полными жизни, романтики и огромной любви. Но я взяла себе фамилию Мэлоун и по более мрачной причине: это имя помогает мне оставаться начеку, напоминая, что однажды меня тоже кое-кто «заприметил». И как Молли Мэлоун, я была труженицей — и это кое-кому во мне нравилось, очень нравилось.

Я бы хотела объяснить бабушке, почему я выбрала это имя. Я бы хотела вновь ее увидеть, познакомить с Лайамом и в особенности с Роуз.

А самое главное — я вернулась из своего девятилетнего изгнания, чтобы попытаться спасти свою бабушку, как однажды она спасла меня. Все это я вспоминаю для нее. Я хочу воскресить каждую деталь, чтобы в полной мере оценить все, что она сделала для меня — для той женщины, которой я была и которой стала.

Эта история — молитва за нее, за Мэйв Джеймсон.

Началась она двенадцать лет назад, за три года до того, как я покинула Хаббардз-Пойнт, отправившись в самое отдаленное место, которое только смогла найти. Тогда, когда я еще была Марой. Тогда, когда я была розой, которую так легко смять.

Как можно вернуться в ту жизнь, которую человек покинул девять лет назад? Зная, что его долго и упорно разыскивали, а его фотографии помещали на первых страницах всех газет не только в штате Коннектикут, но и за его пределами? Сознавая, что все местные полицейские по-прежнему его ищут? Понимая, что все его друзья и родственники, кроме одного, давно уже считают его мертвым?

Ответ прост: он должен войти в парадную дверь.

Именно это и сделала Лили Мэлоун ночью девятого августа. Чуть позже часа ночи Лайам Нил припарковал свой автомобиль на разворотной площадке Хаббардз-Пойнт, взял на руки спящую Роуз, утомленную долгой поездкой из Новой Шотландии, и спустился вслед за Лили по каменным ступеням.

Лили бросила взгляд на арку над «колодцем желаний». На ней виднелось название дома — «Морской сад», буквы которого стали лишь чуть более проржавевшими, чуть более филигранными из-за соленого воздуха, чем девять лет назад. Увидев эту арку, она радостно вздохнула и поняла, что теперь она действительно дома. Легкий бриз дул со стороны пролива. Там была точно такая же соленая вода, как и в заливе Святого Лаврентия в приморской части Канады где она жила и скрывалась последние девять лет. Но этот ночной бриз был теплым и нежным, наполненным ароматами сочных трав и песчаных пляжей, а не запахом арктических утесов в фьордах и холодной чистой воды, бегущей прямо с пакового льда.

— О боже! — произнесла она вслух. Ее захлестнуло волнение: наконец-то она дома! Розы в саду приветствовали ее — их аромат наполнял воздух. И хотя цветы на деревянной решетке у входной двери выглядели чуть менее ухоженными, чем девять лет назад, они росли так же обильно и пышно. Лили осторожно протянула руку между шипами, пошарила у стены рядом с выключенным фонарем на крыльце и нашла, то что искала, — ключ, который ее бабушка всегда прятала в этом месте, охраняемом листьями и шипами роз.

— Она не перепрятала его, — тихо произнесла Лили.

— Конечно нет, — прошептал ей на ухо Лайам, стоя позади нее с Роуз на руках. — Она не переставала надеяться, что ты вернешься.

— Мэйв тоже вернется, — сказала Лили, открывая легкую скрипучую дверь с сеткой от насекомых. Потом, придерживая ее плечом, вставила ключ в старый замок входной двери. — Так ведь? Скажи мне, что с ней все будет в порядке…

— Да, Лили, с ней все будет в порядке, — ответил Лайам

Ключ в замке наконец повернулся. Как и девять лет назад, дверь глухо стукнула из-за того, что одна из петель немного провисла. Зайдя на кухню, Лили почувствовала запах сырости, какой бывает в прибрежных домах, когда их хозяева отсутствуют. И все же кто-то — вероятно, Клара — открыл несколько окон. Лили прошла по первому этажу, ощущая себя привидением, прилетевшим в свое самое любимое, самое знакомое место на земле.

На ее губах появилась улыбка. «Все по-прежнему», — подумала она. Луна сияла над проливом, заливая своим бледным светом комнату. Лили увидела знакомые чехлы на мебели, плетеные коврики, подушки, которые она сама украшала вышивкой для своей бабушки. Она провела кончиками пальцев по старой коллекции ракушек, книгам на полке, лунным камешкам, собранным во время отлива на Литтл-Бич.