Летом и зимой Салли носит шерстяные подштанники под необъятной юбкой из плотной темной ткани. Лыжный свитер, на котором кое-где видны остатки снежинок, резиновые сапожки размера на три больше ноги, что позволяет натянуть пару-другую толстых носков на шерстяные колготки, анорак цвета фуксии и черные кружевные митенки. И не надо мне задавать никаких вопросов, ответить я так и так не смогу. Я ничего не знаю о Салли, она ничего не знает обо мне, поэтому мы неразлучны.

И последнее: в голове у Салли имеются два-три пунктика, которые она использует как ориентиры, и от любых умственных подвижек отказывается наотрез. Что до эпитетов, тут на нее всегда можно положиться. В скобках: я неизменно добираюсь до места назначения, но это как со смертью – понятно, что она ждет в конце дороги, потому всякий крюк на пользу. Когда я закончу рассказывать, мне придется оставить свое прошлое на кладбище иллюзий. Уж лучше я потяну. И спасибо за терпение.

Так вот, мы собирали манатки, когда приковыляла та кляча в поисках приюта на ночь. А поскольку у нее ничего не было, кроме прозрачной накидки, мы оставили ей спальник, тот, что подырявее, но все же. Она даже спасибо не сказала. Может, предчувствие.

Пришлось тащиться до Жюно, пока мы не набрели на вентиляционную решетку, откуда тянуло теплым ветерком (иногда Салли так приветствует итальянских туристов: хе-хе, вот и теплым ветерком повеяло).

Наконец, и она и я оказались в сухости снаружи и как следует орошенными изнутри, и даже заснуть нам удалось ровно в два часа, что гарантировало еще четыре полноценного отдыха.

Ранним утром мы пристроились на нашей скамейке в Бато-Лавуар – и тут явился Фредди с его волнительными новостями.

Моя жизнь недорого стоит, но это все, что у меня осталось. Если Поль вернулся из потусторонних краев, чтобы отомстить, он столкнется с сопротивлением. Едва я утвердилась в этом убеждении, как из головы вымело все мысли до единой, и даже тени какой-нибудь идейки не мелькало.

Но все хорошее быстро кончается, и вскоре явилась Квазимадам, неся в клюве дурные вести.

Из губы у нее шла кровь, во рту не хватало еще одного зуба. Она смахивала на циклопа, потому как только один глаз еще мог сойти за орган зрения, достойный этого слова, а другой являл собой желто-фиолетовую дулю. Вдобавок она заливалась в три ручья, и ручьи эти оставляли светлые полоски на ее обычно бурой физиономии. Куртка из тонкого красного кожзаменителя была разодрана снизу доверху. Остальные детали можно опустить, и так ясно: ей устроил трепку давний дружок Жерар, которого прозвали Жеже-красавчик за то, что в младенчестве он вроде бы снимался в рекламе особой соски от срыгивания. Извините за банальность, но, учитывая все, что он всосал с тех пор, невольно думаешь, что рекламщики бывают провидцами.

Квазимадам (я единственная, кто так ее зовет, поскольку только я и способна оценить всю тонкость обозначения) рухнула рядом с нами, сопя и втягивая носом появляющиеся то из одной, то из другой ноздри сопли, так что когда ей удавалось наконец вдохнуть, она высвистывала на манер пожарной сирены – так дети, уставшие плакать, продолжают доставать окружающих.

Я взяла слово и как главная интеллектуалка нашего тротуара сказала следующее:

– Во-первых, да: во-вторых, вовсе нет!

Параноидальная Квази заныла – она, мол, не виновата и что, интересно, я этим хочу сказать.

– Что с Жеже покончено, да: и нет, в этом нет ничего невозможного.

Дурища опять залилась слезами и завела старую песню, что, дескать, когда он хороший, то хороший. Я возразила, что если он и был хорошим в туманном прошлом, как-то раз по случайности на пять секунд в промежутке между похмельем и пьянкой, то больше такого с ним не случалось за все последние десять лет на моей памяти. Она изрекла, воздев единственное око горе:

– Он мой мужчина.

– Еще скажи, что он тебя трахает.

– Он бы мог. – С шокированным видом.

– Да ни в жисть! Глянь на себя, глянь на нас.

– И все равно это лучше, чем быть одной.

Я вопросительно глянула на Салли. Глаза у той по-прежнему были закрыты. Я пихнула ее локтем в бок, и, даже не моргнув, она устало пробормотала:

– Да конечно ж.

Тогда я с полным правом объявила Квази:

– Оставайся с нами. Мы тебя не дадим в обиду.

Чистое нахальство, если учесть ночное убийство, которому никто не смог помешать, но втроем нас будет больше, чем вдвоем.

Фредди верно почувствовал, что это предложение к нему не относится, и удалился с едким: «Приятного продолжения». Мы остались на своей скамейке, локтем к локтю, три Макбетовы ведьмы.

Заметив, что припас закончился, я спросила Квази, подводя итог беседе:

– Наличность имеется?

Она мотнула головой, ясное дело, и мне ничего не оставалось, как отправиться в собственные штаны за вчерашней заначкой. Я посмотрела на двадцать шесть франков у себя на ладони.

Поль со всей очевидностью мертв, а Хуго жив, но раз после стольких лет у меня из-за этого словно кадык в горле вырос – это кранты: значит, место мне в одной компании с распоследними идиотками, а лезть в толпу я никогда не любила.

Как известно, чтобы прожить на улице, надо пахать практически нон-стоп. Отсюда первое: не следует слишком долго оставаться на одном месте, чтоб тебя не замели. Второе: избегайте зеленых новичков-наркоманов, они все время так нарываются, будто им одним терять нечего. Третье: хоть минимум отношений поддерживать нужно, иначе вы перекроете обмен информацией. Четвертое: найдите схрон для коробок, одеял и той одежды, которую невозможно постоянно таскать на себе. Пятое: пользуйтесь перерывами в расписании мусорщиков, потому что помойки – главный источник пропитания. Шестое: необходимо обеспечить себе минимальный денежный доход для закупки ежедневной литрушки, которую, между нами, мы честно заслуживаем своей почти каторжной работой. Не говоря уж о седьмом: по понедельникам в Монтрей можно сбыть неправедно добытое.

Вот почему регулярные передышки необходимы для поддержания наших угасающих сил. И вот почему этот день, несмотря ни на что, был похож на любой другой.

В отсутствие крова укрыться мне было негде, а значит, оставалось рассчитывать только на дешевое красненькое, чтобы в противовес страху убедить себя, что Поль, будучи мертвым, убить меня не мог, и в конечном счете та полузнакомая кляча в «Шоппи» имела полное право на собственную биографию, в которой и крылась причина ее трагической судьбы. И вообще, кто я такая и с чего вообразила, будто я единственная из всего уличного люда, кого стоит убить, даже если забыть о психах, которые только и ищут, как бы удовлетворить свои садистские порывы.

Я выложила деньги, Квази сбегала, и вместе мы прикончили нашу пластиковую литровку.

Салли больше не храпела – значит, заснула. Квази выводила носом такие рулады, как если б выпитое пойло рвалось обратно через глаза, а меня доставали тревожные мысли, словно я вернулась в прежнюю жизнь. По сути, я снова принялась думать, а значит, у меня опять появилось прошлое и, следовательно, будущее – иными словами, я переживала прилив старых сточных вод.