песни торсиды (болельщиков), видел, как она раскачивается на трибунах в ритме самбы, листал газеты и журналы с длиннющими описаниями матчей. И все же чувствовал туристский оттенок знакомства, знал, что зачерпываю с поверхности, приобретаю право скорее на догадку, чем на разгадку.

Сложна, многоярусна, во многом странна и непонятна, то открытая настежь, то недоступно упрятанная, жизнь бразильских городов. Глаз вбирает небоскребы, зеленую океанскую волну, зернистый чистый песок пляжей, белую статую Христа на холме, распростершего руки над Рио, и фавелы — скопища неприкрытой, безысходной нужды без проблеска надежды, слоняющуюся детвору, не знающую, чем себя занять, бесприютную среди пальм и рекламы. Для приехавшего ненадолго все это — врозь, отрывками, сценами, так что даже отмечаешь про себя щелчки воображаемой фотокамеры.

А для разгадки желательно и проникнуть поглубже, и смонтировать разноречивые кадры в непрерывную, связную ленту.

Книга Игоря Горанского мне видится подобием такой ленты, снятой со знанием дела и с настроением. Вполне возможно, дает себя знать его основная профессия: он тележурналист, привыкший вести съемки.

Гарринчу, выходца из самых низов народа, уроженца заштатного городишки, редкостное футбольное дарование вознесло на гребень успеха и славы. У него ничего не было за душой, кроме футбола, и когда для него футбол кончился, началась его гибель в одиночестве. Участь горькая и жалкая, трагическая в своей обыкновенности и непоправимости. За Гарринчу переживали долго и повсеместно. После одной заметки в «Футболе» о его злоключениях в редакцию пришло письмо из Ярославля с десятком ребячьих подписей: «Пусть приезжает к нам и учит нас играть».

Бразильцы, и отнюдь не одни болельщики, судьбу футболиста, бывшего их гордостью, дважды чемпиона мира, пережили остро, с чувством общей вины, она для них значила гораздо больше, чем просто судьба одного неудачника.

Вполне возможно, что Игорь Горанский не ставил перед собой далеко идущую и ко многому обязывающую цель — расшифровать загадку бразильского футбола. Однако его повесть о Гарринче позволяет ощутить и понять, как трудно, терпя жестокости и принося жертвы, вырастают прекрасными мастерами одаренные единицы из бедного люда, отдающие себя целиком и полностью футболу, с футболом связывающие все свои упования, как они бывают нужны всем и как становятся никому не нужными.

Лев Филатов

*   *   *

Бывший игрок бразильской сборной Маноэл Франсиско дос Сантос — Гарринча — умер 20 января 1983 года в возрасте 49 лет. Бразильский народ навсегда сохранит память о нем.

(Газета «У глобу», Бразилия)

Смерть Гарринчи опечалила весь спортивный мир.

(Журнал «Импакто», Мексика)

Смерть Маноэла Франсиско дос Сантоса и пропажа Кубка Жюля Риме были самыми грустными моментами в жизни бразильского футбола в 1983 году.

(Газета «Эль Насиональ», Мексика)

С ногой, которая была чуть короче другой, и с искрометной скоростью он легко обыгрывал своих противников на небольшом участке поля. Его игра за бразильский клуб «Ботафого» и национальную сборную страны всегда представляла собой яркий футбольный спектакль.

(Журнал «Тиемпо», Колумбия)

Жертва алкоголизма, одинокий и забытый, в полной нищете умер Маноэл дос Сантос Гарринча, лучший игрок мировых чемпионатов 1958 и 1962 годов.

(Газета «Эксельсиор», Мексика)

Десятки тысяч бразильских любителей футбола присутствовали на стадионе «Маракана», где был выставлен гроб с телом Маноэла дос Сантоса Гарринчи, чтобы почтить память одного из самых ярких футболистов Бразилии 50-х и 60-х годов.

(Газета «Жорнал ду Бразил», Бразилия)

Прощай, «радость народа»!

Стадион «Маракана» — как действующий вулкан. Только лава — горячая, живая, страстно жаждущая зрелища толпа — течет наоборот, к его вершине. Опустели автобусы, брошены кое-как машины. Осталось пройти еще триста метров до бетонной громады сквозь плотные ряды торговцев флажками, подушечками с эмблемами футбольных клубов, вымпелами, разноцветными панамами и козырьками, на которых все те же знакомые футбольные символы. Сегодня, 18 декабря 1973 года, необычно густ фронт национальных зелено-желтых флажков. Еще бы! Играет сборная Бразилии! Притом не какая-то новая команда, где половина игроков только вчера надела желтые футболки, а та, самая знаменитая сборная — «мешикана»[1], завоевавшая в Мексике в 1970 году золотую богиню Нике, завоевавшая в третий раз, навечно. Карлос Алберто, Жаирзиньо, Клодоальдо, Пеле, Ривелино… Вот кто выйдет сегодня на поле! Не будет, правда, Тостао: ох уж это его несчастье с глазом! И кто бы мог подумать — в составе звездной команды выйдет Гарринча! Это его прощальный матч. Позже будут еще играть ветераны, чемпионы мира 1958 года, отсудившие свои матчи знаменитые судьи, артисты телевидения, театра, кино. И еще… Впрочем, юноши уже играют.

Возбуждение толпы растет. Пронзительный выкрик: «Гарринча! Гарринча!» Его тут же подхватывают: «Ра-ра-ра! Га-ррин-ча-а!» Сто голосов, тысяча, весь строй, весь поток… Крик так плотен, что кажется, он повис над стадионом и через его высокие стены переваливается на зеленое поле, испытанное поле «Мараканы», где трава жесткая и упругая.

Бурлит, гудит людской вулкан, готовый в любое мгновение взорваться радостью, восторгом.

Мне, как иностранному журналисту, разрешено пройти вниз по бетонной лестнице в прямой покатый коридор и дальше, в раздевалку команды, — святая святых «Мараканы».

Сначала общий продолговатый зал, битком набитый знакомыми и незнакомыми людьми. Невесть как сюда проникшие мальчишки с блокнотами. Им подавай автограф, не важно чей. Пожалуйста, распишитесь.

Наконец клубок охотников за автографами разматывается и я вижу Гарринчу. Вижу — и как бы не узнаю. От его обычной смуглости не осталось и следа: лицо бледное, с желтизной, осунувшееся. Желтая футболка с гербом Бразильской