— Отец знает, где ты? — спросил он.

— Он думает, я сплю у себя в постели. — Магдалена повернулась к нему. — Ален, я не могла больше лгать! Я все ему сказала. Между нами произошла ужасная ссора, и я…

— Успокойся. Ничего страшного не случилось.

— Ален, я сказала отцу, что мы хотим пожениться.

— Вот и хорошо, моя прелесть, вот и хорошо…

Она прерывисто вздохнула и в следующее мгновение обвила его шею руками.

— Он должен дать согласие на наш брак, потому что… потому что я тебя люблю.

— Правда? Ты действительно меня любишь? — прошептал он. — Это так много для меня значит! Ты даже не представляешь, как много!

Пораженная силой страсти, прозвучавшей в его голосе, Магдалена слегка отстранилась и посмотрела на Алена так, словно видела его впервые в жизни. Иногда его слова и поступки поражали ее воображение. Что ж, он человек необычный, даже необыкновенный. Внешне Ален был безупречен: высок, широкоплеч, с иссиня-черными волосами, тонкой талией, твердым и красиво очерченным подбородком. В Луизиане не было женщины, которая, раз протанцевав с ним, не сказала бы потом, что в жизни не видела более интересного мужчины.

Магдалена знала о нем немного — да и то с его слов. Ален говорил, что большинство его родственников и близких пали жертвой революционного террора во Франции, а те, кому удалось избежать гильотины, разъехались кто куда. Сам он в детстве находился в плену у пирата Жана Лафитта, от которого ему чудом удалось бежать. Ален участвовал в сражении под Новым Орлеаном, странствовал по миру, дрался на дуэлях — как на шпагах, так и на пистолетах — и был прекрасным фехтовальщиком и стрелком. На всем, что он делал или говорил, лежала печать совершенства, исключительности и избранности.

Неожиданно повернувшись к Магдалене спиной, Ален направился к маленькому столику. Там, на серебряном подносе, стояли старинные серебряные чаши и бутылка с вином. Он откупорил бутылку и налил в чаши вино. Пока Ален наполнял сосуды, Магдалена огляделась. Покрывало на постели было откинуто, и черный атлас разительно контрастировал с молочной белизной простыней. В изголовье лежали горкой многочисленные подушки. На полу стояло серебряное ведерко со льдом, в котором охлаждалась еще одна бутылка. «Шампанское, — подумала Магдалена. — Французское шампанское». Ален не делал секрета из того, что собирается заняться с ней этой ночью любовью. Об этом свидетельствовало и его облачение. На нем был длинный черный халат на огненно-красной атласной подкладке. Магдалена не сомневалась, что халат прикрывает наготу. При всем том Ален стоял к ней спиной, будто давал понять, что хотя она и пришла к нему в спальню, это ни к чему ее не обязывает.

— Быть может, твой отец прав и тебе не следует меня любить.

— Но ведь ты меня любишь? — тихо спросила она.

Ален повернулся к ней и очень серьезно ответил:

— Всем сердцем. И буду любить тебя всю жизнь… вернее, целую вечность.

— Не понимаю, почему я должна отказаться от любви к тебе.

— Вот как? А что, если я — монстр?

— Монстр — потому что француз? — рассмеялась Магдалена.

Он улыбнулся, и она вспыхнула от страсти.

— Потому что я предпочитаю тьму свету, — признался Ален. — Я люблю ночь и ненавижу день. И наконец, я убивал…

— Многим мужчинам приходилось убивать!

Любуясь ее горячностью, Ален снова улыбнулся. Она чувствовала на себе его взгляд. Он жег Магдалену огнем, проникал в нее, будоражил кровь. От этого взгляда у девушки кружилась голова и ее попеременно бросало то в жар, то в холод. Она желала его, как никого и никогда. Магдалена жаждала ощутить его прикосновения… хотела, чтобы он целовал ее. Более того, Магдалена мечтала, чтобы Ален вошел в нее и они стали бы единым целым.

Она едва дышала, а губы у нее пересохли, и Магдалена машинально облизывала их. И так же — машинально — теребила пуговицы на платье.

— Моя дорогая, любимая, милая! — шептал Ален по-французски — так тихо, что эти слова Звучали как шелест листвы при легком ветерке. Его нежность обволакивала ее как облако. — Ты так безмятежна, что кажется, будто на свете не существует зла, — шептал он.

— Я знаю, что в тебе нет зла, — и этого с меня довольно.

Пуговица за пуговицей Магдалена расстегнула корсаж и платье и освободилась от них. Трепеща от страсти, она стояла перед ним в корсете и нижних юбках. «Ты не хочешь думать», — говорил ей отец и был, конечно же, прав — в эту минуту она ни о чем и ни о ком, кроме Алена, не помышляла.

«Ален сегодня какой-то странный, — вдруг заметила Магдалена. — Что-то его гнетет, и так сильно, что он даже не прочь отослать меня домой, к отцу».

Впрочем, это не слишком волновало ее. Если с Аленом что-то не так и он и в самом деле тайный душегуб — что ж, тогда помоги ей Боже — значит, она полюбила злодея и в том повинна. Но разве человек виноват в том, что полюбил?

Между тем Ален подошел к Магдалене и подал ей серебряную чашу с вином. Теперь, когда он был от нее совсем близко, она видела, что его глаза выражают душевную муку и страсть. Ален, несомненно, любил ее. Посмотрев на Магдалену в упор, он поднес серебряную чашу к ее губам. Она сделала глоток. В полутемную комнату, освещенную только алым светом тлевших в камине угольев, ворвался порыв ветра и крохотным смерчем закружился вокруг нее.

— Ты плохо меня знаешь. Что, если я — воплощенное зло?

— Нет, ты не такой.

— Верно, я этого не хотел…

Розовый туман, появившийся в комнате, клубился у ног девушки и с каждой минутой поднимался все выше. Чаша, которую она все еще держала у губ, неожиданно исчезла. Точно зная, что не ставила ее на стол, Магдалена удивленно замигала. Когда же в следующее мгновение она посмотрела на Алена, он был уже раздет. Раскинув в стороны руки, он стоял посреди комнаты и пожирал девушку взглядом темных, словно эбонитовых глаз. Магдалена задрожала. Она стремилась к Алену всей душой, страстно желала его и теперь, глядя на этого человека, понимала, что ее привлекал не только его ум, но и тело. А оно было безупречным: гладкая бронзовая кожа с завитками черных волос на широкой груди, сильные мускулистые руки, стройные ноги. Завороженная Магдалена обвела его взглядом.

— Мне все равно, кто ты такой! — воскликнула она. — Я люблю тебя — кем бы ты ни был!

— Я могу причинить тебе мучения и боль.

— Я и сейчас едва жива — от любви и страсти.

Не в силах больше терпеть, Магдалена бросилась к Алену, обвила его шею руками и приникла к его губам поцелуем. Она целовалась в первый раз, но интуиция подсказала ей, как ласкать любимого мужчину, возбуждая в нем желание. Он приподнял девушку за подбородок и жарко и страстно поцеловал ее. Потом его губы коснулись шеи Магдалены, и Ален заключил ее в объятия. Утратив ощущение реальности, она почувствовала, что, словно фея или ведьма, летит по воздуху, рассекая бархатную черноту ночи.