Но многие вещи на самом-то деле куда легче понять, чем определить. Вот все мы, например, хорошо понимаем, что такое «сознание» — на интуитивном каком-то уровне, но дельных определений этого феномена в специальной литературе я не встречал (хотя их, понятное дело, сотни, если не тысячи); то же самое можно сказать и о каком-нибудь «симулякре» Жана Бодрийяра (то, что симулякр — это некое «псевдо-», нечто ненастоящее, что выдаёт себя за реальное, все, кто занимался этим вопросом, понимают, но дать определение… непросто). Лично мне «способы думать» просто показали: в двадцать лет, когда я открыл первый в моей жизни текст Людвига Витгенштейна, я их увидел — эти его бесчисленные предложения по «способам думать», то, как он играет с мыслью, предлагая ей совершенно неожиданные, всё время новые исходные точки. Определения феномена «способов думать» у Витгенштейна, как нетрудно догадаться, тоже нет; даже, мне кажется, рефлексия самого метода отсутствует, но есть бесконечная, виртуозная, блистательная его демонстрация.

Тексты Витгенштейна буквально испещрены словом «способ»: «способ сказать», «способ говорить», «способ выражать», «способ показать», «способ видеть», «способ посмотреть», «способ мыслить о чем-то», «способ представить», «способ понять», «способ поступить», «способ передать» (впечатление, например), «способ поведения и мышления» (о психоанализе), «способ подтвердить», а кроме того, «способы проецирования», «выражения», «описания», «сравнения», «установления», «перевода», «придумывания» и т. д., и т. п. Эти «способы» для «божественного Людвига» — как дышать, нечто само собой разумеющееся. Ему, кажется, даже не приходит в голову объяснить нам, что это такое, в чем, так сказать, фокус. А фокус, на мой взгляд, хотя верные витгенштейнианцы, возможно, со мной и не согласятся, в одной этой фразе из моей любимой его работы — «О достоверности»: «Из того, что мне — или всем — кажется, что это так, не следует, что это так и есть. Но задайся вопросом, можно ли сознательно в этом сомневаться»[2]. К сожалению, я даже не надеюсь объяснить это… Витгенштейн неустанно предлагает невозможное — сознательно сомневаться в том, в чем сомневаться как минимум странно, невозможно, немыслимо, нельзя.

Как известно, знакомство Витгенштейна с Бертраном Расселом — культовым философом своего времени, лауреатом Нобелевской премии — прошло почти со скандалом. Молодой Людвиг буквально с порога подверг мэтра невообразимой, по крайней мере по ощущению самого мэтра, критике. «Мой немецкий инженер, я думаю, дурак, — писал Бертран Рассел своей подруге и возлюбленной леди Оттолине Морель из Кембриджа в Лондон. — Он считает, что ничто эмпирическое не познаваемо. Я сказал ему, чтобы он признал, что в комнате нет носорога, но он не признал этого». Рассказывают, что, когда этот спор возобновился во время лекции, уязвленный Рассел устроил из своей, как ему казалось, шутки с носорогом целый спектакль — он театрально ходил по лекционному залу, заглядывал под все столы и спрашивал слушателей: «Что, есть тут носорог? Нет?! Как, тут нет носорога?! Не может быть! Что ж, пойдем дальше, поищем…» Впрочем, попытка смутить Витгенштейна — затея наивная и крайне самоуверенная даже для Рассела, его «студент» продолжал упрямо настаивать на том, что все суждения, утверждающие или отрицающие существование чего-либо, бессмысленны.

Но они не только бессмысленны, они ещё и абсурдны (в каком-то смысле, конечно). Например, как мы можем доказать, что книга, которую мы видим перед собой, существует в действительности — что это не сон, не галлюцинация, не голограмма из Матрицы? Да и кто нам сказал, что это «книга»? И вообще, что такое «книга» — ну, если подумать, разобраться? Конечно, с точки зрения аристотелевско-ньютоновской парадигмы, в которой все мы благополучно сформировались и которая, надо признать, весьма точно описывает большую часть наших сношений с окружающей действительностью, все это чушь, блажь, а «немецкий инженер», наверное, и вправду дурак. Но в том-то всё и дело, что под вопросом вовсе не эти — «внешние» — отношения нас с окружающим миром, под вопросом реальность совершенно другого порядка — реальность наших отношений со знаками, которые существуют в нас же, причем нас же и структурируют. Если попытаться найти подходящий образ этой странной конструкции, то это что-то вроде отношения двух сторон одного листа бумаги. Но представить себе отношения, в которых подобные «вещи» находятся, мягко говоря, затруднительно (куда легче представить отношение писчего листа с карандашом или пламенем, например). Однако же именно это и следует сделать, если мы действительно хотим понять подлинную реальность нашей с вами реальности.

Наивно думать, что мы существуем в мире физических предметов — самолётов и пароходов, телефонов и телеграфов, твёрдых и жидких тел. Мы живём в мире смыслов, идей, представлений, слов и их невнятных значений. Мы живём в этих, простите меня за неологизм, виртуалиях. Но можем ли мы, как говорит Витгенштейн, «сознательно» думать об окружающем нас мире так?.. Представить носорога, притаившегося в квартире профессора Рассела или лекционном зале Кембриджа, право, куда легче. Но в этом и задача: начать думать о мире таким образом, чтобы иметь возможность сначала упразднить этот наш мир виртуалий, а потом создать его заново, а потом ещё и ещё, множеством разных способов, «способов думать». Конечно, наши «способы думать» о тех или иных вещах (штуках) определяются нашим же внутренним содержанием — воспитанием, опытом, эрудицией, то есть тем, как нас растили, что мы пережили, и тем, что мы знаем (ну, еще гены, конечно, влияют). Но ни с воспитанием, ни с опытом ничего сделать нельзя — опыт психиатра и опыт шизофреника различаются сильно, тут кому как свезло. Остается, казалось бы, лишь одна переменная — знание. Но этого вполне достаточно: просто не отрицать, что мы не можем быть уверены в том, что в этой комнате нет носорога.

Иными словами, «способы думать» — это не «мировоззрение», это способ конструирования мира. Конечно, большинство людей живут своими мировоззрениями и внутри своих мировоззрений. Но это жутко скучные люди, им уже, мне кажется, самим с собой скучно. Я же, напротив, предлагаю развлечение — интеллектуальное (насколько это возможно): генерацию новой конструкции мира. В конце концов, тот, который у нас есть, уже мало кого устраивает. Да и чем мы рискуем, если речь идёт не о каком-то «объективном», «единственном и едином», «непреложном» мире, а просто о такой вот виртуалии, которая, как, например, и деньги, существует и имеет силу лишь потому, что все мы в неё верим. Так почему бы не поэкспериментировать?.. И это было третье.

***

Прежде чем написать книгу, необходимо задаться вопросом — кто твой читатель? Большинство своих книг, а у меня их, каюсь, неприлично много, я писал или для