– Мамаша так и не появлялась? – поинтересовалась она, тут же пожалев о своей несдержанности.

– Со вчерашнего утра, – таким же раздосадованным тоном ответила Рита Гринберг, уже много лет работающая старшей медсестрой отделения. – Но нашла-таки время, чтобы позвонить час назад и сказать, что очень занята на работе. Еще она спросила, как Салли спала ночью. Доктор, говорю вам, все это как-то странно. Эта женщина похожа на мать не больше, чем чучела зверей в рекреации. Вы выписываете Салли сегодня?

– Не раньше, чем выясню, кто позаботится о ней, раз уж ее мать настолько занята. Салли привезли по «скорой» с астмой и пневмонией. Не представляю, о чем думали мать или няня, так долго не обращаясь за медицинской помощью.

Моника в сопровождении медсестры вошла в маленькую палату с единственной кроваткой. Сюда поместили Салли, потому что ее плач не давал спать другим детям. Салли стояла, держась за решетку. Ее заплаканное личико обрамляли светло-каштановые кудряшки.

– Она доведет себя до очередного приступа астмы, – сердито сказала Моника и, наклонившись, вынула малышку из кроватки.

Едва Салли прижалась к ней, как плач немедленно затих, перейдя в отдельные всхлипы, и наконец совсем прекратился.

– Господи, доктор, как она к вам привязана! Ведь у вас волшебные руки, – воскликнула Рита Гринберг. – Никто лучше вас не умеет обращаться с малышами.

– Салли знает, что мы с ней подружки, – сказала Моника. – Дайте ей теплого молока, и, уверена, она успокоится.

Дожидаясь возвращения медсестры, Моника качала ребенка на руках. «Это должна делать твоя мама, – подумала она. – Интересно, сколько внимания уделяет она тебе дома?» Обхватив теплыми ручонками шею Моники, Салли начала задремывать.

Моника положила сонную девочку в кроватку, сменила подгузник, потом повернула Салли на бок и укрыла одеялом. Вернулась Рита с бутылочкой теплого молока, но, прежде чем дать ее малышке, Моника с помощью ватной палочки взяла мазок из полости рта ребенка.

Она заметила, что во время своих визитов на предыдущей неделе мать Салли обычно останавливалась у буфетной стойки в холле и приносила с собой в палату Салли стаканчик с кофе. Потом она неизменно оставляла его полупустым на тумбочке у кроватки.

«Это всего лишь подозрение, – говорила себе Моника, – и я знаю, что не имею права это делать. Но я предупрежу Рене Картер, что должна с ней встретиться перед выпиской Салли. Мне бы хотелось сравнить генетические данные ребенка и этой женщины, ведь материал для анализа можно взять со стаканчика, из которого она пила. Она утверждает, что является биологической матерью, а если нет, то зачем ей лгать на этот счет?» Потом, напомнив себе еще раз, что не имеет права тайно производить генетический анализ, Моника выбросила ватную палочку в корзину для мусора.

Закончив обход остальных пациентов, Моника поехала в свой частный кабинет на Восточной Четырнадцатой улице, где обычно вела прием в послеобеденные часы. Было половина седьмого, когда она, стараясь скрыть усталость, попрощалась с последним пациентом, восьмилетним мальчиком с воспалением уха.

Выйдя из кабинета, Моника обнаружила, что Нэн Родс, ее секретарь и бухгалтер в одном лице, еще не ушла и приводит в порядок бумаги на своем столе. Эта полная добродушная женщина шестидесяти с небольшим лет нравилась ей своим неизменным терпением; Нэн оставалась невозмутимой, даже если в приемной царила суматоха. Подняв глаза от какого-то документа, Нэн задала вопрос, который Моника предпочла бы отложить на другой день.

– Доктор, а что делать с запросом из канцелярии епископа в Нью-Джерси? Помните, вас просили быть свидетелем на процессе беатификации той монахини?

– Нэн, я не верю в чудеса, вы же знаете. Я послала им результаты компьютерной томографии и МРТ. Данные говорят сами за себя.

– Но ведь вы считали, что с раком мозга в такой стадии Майкл О’Киф никогда не встретил бы свой пятый день рождения, верно?

– Без сомнения.

– Вы посоветовали его родителям отвезти мальчика в клинику Ноулза в Цинциннати, потому что это лучшая клиника, специализирующаяся на лечении рака мозга, но вы были совершенно уверены, что там ваш диагноз подтвердится, – настаивала Нэн.

– Нэн, мы обе знаем, что именно я говорила и что думаю, – сказала Моника. – Давайте не будем толочь воду в ступе.

– Доктор, еще вы говорили мне, что отец Майкла, узнав диагноз, очень расстроился и едва не потерял сознание, но мать сказала вам, что ее сын не умрет. Она собиралась обратиться с молитвами к сестре Кэтрин, монахине, основавшей больницы для детей-инвалидов.

– Нэн, сколько людей отказываются смириться с тем, что болезнь неизлечима? В больнице мы наблюдаем это каждый день. Они хотят услышать мнение других специалистов. Они требуют больше исследований, хотят пройти рискованные процедуры. Иногда неизбежное отодвигается, но в конце результат один и тот же.

При взгляде на стройную молодую женщину, в позе которой ясно чувствовалась усталость, Нэн смягчилась. Она знала, что Моника провела в больнице всю ночь, поскольку у одного из ее маленьких пациентов случился приступ.

– Доктор, я понимаю, что не должна докучать вам, но там будут свидетели из персонала клиники в Цинциннати, которые подтвердят, что Майкл О’Киф не мог выжить. А в настоящее время он полностью излечился от рака. Полагаю, ваш святой долг состоит в том, чтобы подтвердить, что у вас был разговор с матерью и вы сообщили ей о неизлечимой болезни ребенка. Но эта женщина сразу же обратилась за помощью к сестре Кэтрин.

– Нэн, сегодня утром я видела Карлоса Гарсия. Его тоже вылечили от рака.

– Это разные вещи, и вы об этом знаете. У нас есть метод лечения детской лейкемии. Но мы не знаем, как победить запущенный рак мозга с метастазами.

Моника поняла, что спорить бесполезно, кроме того, в глубине души она знала, что Нэн права.

– Я поеду, – сказала она, – но это вряд ли поможет нашей предполагаемой святой. Где мне следует дать показания?

– Вам надо встретиться с монсеньором из епархии Метахена в Нью-Джерси. Он предложил приехать в следующую среду после полудня. Поэтому я отменила все ваши назначения на тот день после одиннадцати.

– Да будет так, – уступила Моника. – Перезвоните ему и договоритесь. Вы готовы? Я вызову лифт.

– Иду, иду. Мне нравится то, что вы сказали.

– Что я вызову лифт?

– Нет, конечно. Вы сказали «да будет так».

– Ну и что?

– В католичестве «да будет так» – перевод для слова «аминь». Очень уместно в данном случае, не правда ли, доктор?

Это задание не вызвало у него восторга. Исчезновение молодой женщины-доктора в Нью-Йорке – лакомый кусок для таблоидов, и они-то уж постараются выжать из него все. Деньги были хорошие, но чутье Сэмми Барбера подсказывало ему, что надо бы отказаться. Сэмми арестовали лишь однажды, затем оправдали в суде, потому что он был очень осторожным и никогда не приближался к жертве настолько близко, чтобы оставить улики в виде материала для анализа ДНК.