— Кто обнаружил тело?

— Две студентки. Вышли на пробежку до пар и почти сразу же на нее наткнулись. — Флетчер поплотнее запахнул полы кашемирового пальто. — В сумочке — сотовый с десятком пропущенных звонков от мужа, деньги целы, документы тоже. Судя по следам крови на траве, тело не перемещали.

— Орудие убийства нашли?

— Прочесывают округу, но пока безрезультатно.

Солнце вставало, но теплее не становилось. Кожаный плащ не дарил ни тепла, ни защиты от ветра, капли дождя нахально лезли под воротник. Я перекинулась парой слов с экспертом — по ее словам, жертва была мертва уже более девяти часов, и направилась к выходу из парка. Флетчер с легкостью меня догнал, что вызвало мимолетную вспышку раздражения. Бывший Выжигатель… плечом к плечу со мной. Я рефлекторно сделала шаг вправо, увеличивая расстояние между нами.

Я не стала говорить Флетчеру, что была лично знакома с Эмили Монаган — просто не видела смысла: роли этот факт не играл никакой, а объяснять пришлось бы много. Правда, наши дороги пересеклись лишь однажды, если не считать случайные столкновения в торговом центре, которые мы сопровождали дежурными улыбками, или в книжном магазине, где я заставала ее на очередной встрече с читателями — неизменно улыбчивую, вежливую и элегантную.

Однажды она постучалась в дверь моей квартиры. Тогда она еще передвигалась в инвалидной коляске, но уже начала посещать специальные занятия, чтобы вновь обрести контроль над своим телом. Эмили нанялась в нашу местную газету внештатным репортером, писала, в основном, для таких же, как она — тех, кого удача обошла стороной, но кто не привык плыть по течению. Собирала материал для своей «воодушевляющей» колонки, как она говорила с саркастической улыбкой. И хотела, чтобы ее коллекция пополнилась рассказом молодой женщины, в прошлом пережившей страшную, по ее мнению, трагедию — на целых два года стать пленницей в собственном доме. Моим рассказом.

Мне на тот момент уже исполнилось двадцать и, вероятно, Эмили Монаган считала, что молодой девушке захочется выплакаться в жилетку кому-то вроде нее. Мое нежелание делиться с остальными своей историей ее удивило. Покидая мой дом, она оставила визитную карточку — на случай, если я передумаю. Как только за ней закрылась дверь, я разрезала визитку на десятки кусочков и выкинула в ведро.

Я вспоминала Эмили Монаган — всегда элегантную, но не надменную — чего ждешь от успешной женщины, — а открытую, дружелюбную. Написав книгу о том, как она сумела встать на ноги, Эмили воодушевила тысячи людей, и продолжала делать это до сих пор — устраивала семинары, встречи, занималась благотворительностью.

Зачем кому-то понадобилось ее убивать?

Первым делом мы решили наведаться к ее мужу, Рори Монагану. Несколько лет назад он основал клинику, где распространял разработанную им методику для людей с ограниченными возможностями. Эмили была одной из первых его пациентов. Я читала ее книгу — в ней немало строк было посвящено мужу, по признанию Эмили, и поднявшему ее с инвалидного кресла.

Я видела их интервью для газеты — реклама клиники Рори Монагана, облаченная в красивый фантик трогательной истории любви. О нем я знала только понаслышке. Видела его с Эмили — открытое симпатичное лицо, располагающая улыбка — на такого никогда не подумаешь, чтобы он мог причинить боль жене, не говоря уже о том, чтобы убить. Но чужие семьи могут хранить множество секретов…

Кому, как не мне, знать, что самые близкие люди порой наносят самые глубокие раны.

Прошлое #1

Я часто просыпалась по ночам от этих странных снов, лишенных каких бы то ни было красок. Долго лежала с открытыми глазами, вслушиваясь в тишину. Часто слышала приглушенные разговоры родителей, которые подолгу не могли уснуть. Они говорили обо мне. Как у них могла родиться такая странная девочка? Девочка с примесью крови Сатаны.

Ведь всем известно — Сатану слышит только тот, в ком есть частица его крови. А значит, я — порченная, проклятая, одержимая. От таких мыслей меня неизменно начинало колотить. Я безутешно рыдала в подушку и, выплакавшись, засыпала, чувствуя щекой мокрую ткань.

Со временем я поняла, что призраки все реже посещают мой личный мирок, все меньше тревожат меня своим присутствием. Может быть, появиться в моем доме им мешало то, что я отчаянно не желала их появления. Я словно бы воздвигла невидимый, но нерушимый барьер между нами.

Зато случилась новая напасть — со мной вдруг заговорила моя кукла Дарлин. Подарок матери на мой девятый день рождения — красивая, роскошная кукла величиной с мою руку до локтя, с крупными шоколадными кудряшками, обрамляющими пухлое личико, и открытыми голубыми глазами. Поначалу мама даже шила для Дарлин одежду — не очень умело, по правде говоря, — но довольно быстро потеряла к этому интерес.

Я не знаю, была ли этому виной я или мамино непостоянство.

Однажды, устраивая чаепитие для моей милой Дарлин и ее друзей — плюшевых котов, я вдруг услышала тоненький голосок. Определенно, исходил он из закрытого рта моей куклы.

— Кармаль, — протянула она грустно.

Я даже удержала Дарлин в руках, хоть те и задрожали. Кинула на куклу злой взгляд и усадила ее за столик.

— Кармаль, — все не унималась она.

Я упорно игнорировала ее голос — столько, сколько могла. Кажется, минут десять. Но мне было откровенно скучно, а что может стать для скучающего ребенка лучшим развлечением, чем оказавшаяся вдруг говорящей кукла?

И мы разговорились. Дарлин поведала мне, что она вовсе не Дарлин, но я наотрез отказалась ее переименовывать. Мы обсудили порванную лапу моего кота Рича, и Дарлин предложила оказать ему необходимую помощь. Пришлось признаться, что делать этого я не умею и вообще ни разу в жизни не держала в руках иглы. Дарлин удалось вселить в меня уверенность, и кончилось все это тем, что я побежала вниз за маминым набором для шитья. Вернувшись, приступила к операции.

Высунув от усердия кончик языка, я мелкими стежками зашивала лапу бедного Рича. Дарлин повернула так, чтобы она видела весь процесс, но, кажется, ей это не особо требовалось. Она давала мне краткие указания, благодаря чему дело двигалось споро. Закончив, я обрезала нитку и торжественно подняла целого и невредимого Рича. А потом кинулась вниз, едва кубарем не скатившись по лестнице, чтобы явить родителям все грани моего таланта.

Мама, едва взглянув на Рича, ответила мне рассеянной улыбкой. Папа оказался более внимательным, взял кота в руки и восхищенно поцокал языком.

— Это меня Дарлин научила! — похвасталась я.

Судя по изменившимся лицам родителей, сказала я это зря.

— Шить тебя научила твоя кукла? — странным, похожим на механический, голосом спросила мама. Вот теперь-то ее внимание целиком сосредоточилось на мне.

Я сглотнула и опустила голову, так что светлые пряди почти полностью закрыли лицо.

Мама подошла ко мне, взяла тонкими пальцами за подбородок, заставив поднять голову вверх. Некстати промелькнула мысль: какая же мама худая! Скулы выпирают, кожа бледная, не слишком чистые русые волосы заправлены за уши. Она выглядела какой-то болезненной, и мне вдруг стало страшно: а вдруг причиной этому была я?