Однако царица не угомонилась. Через зятя, герцога Голштинского, она донесла до ушей Франции, что во имя добрых отношений согласна и на герцога Орлеанского. Екатерина даже не настаивала на сохранении для дочери православной веры, что шло вразрез с русской традицией. Пусть Елизавета будет католичкой, главное – Париж! Ответ не заставил себя ждать. Он был вежлив до приторности, но, простите, нет, еще раз нет, потому что, извините, герцог Орлеанский уже принял относительно своего брака другие обязательства. Союз с Францией отодвинулся на много лет.

Сколько раз после этого Елизавету пытались выдать замуж! Следующей кандидатурой в женихи был побочный сын польского короля Августа II Мориц Саксонский. Это был красивый, смелый, образованный, но слишком бойкий человек, из-за чего в Европе его откровенно называли авантюристом. Не очень понятно, как можно было, замахнувшись хотя бы в мечтах на французскую корону, спуститься до подобной кандидатуры. Елизавета хотя бы была «привенчана», а Мориц – откровенно незаконнорожденный! Но переговоры начались, и вездесущий саксонец Лефорт уже послал Морицу портрет цесаревны и пылкое послание с описанием прелестей невесты: «…прелестное круглое лицо, глаза, полные воробьиного сока, свежий цвет лица и красивая грудь». Что такое «воробьиный сок в глазах», знали в XVIII веке, сейчас эти знания утрачены, но красиво, ничего не скажешь.

По счастью, этот брак не состоялся. Вокруг Морица завязалась такая интрига, что хоть святых выноси. Склоки возникли вокруг Курляндии, где скромно жила наша Анна Иоанновна – жена покойного герцога. Курляндия была лакомым куском, и Мориц задумал овладеть сим государством, разумеется, вкупе с герцогиней, на которой надо было жениться. Анна была согласна на брак с красавцем Морицем, но нашелся человек, который был очень не согласен на подобный вариант. Этим человеком был фаворит Екатерины и фактический правитель князь Александр Данилович Меншиков. Он сам хотел заполучить Курляндию, для чего поехал в Митаву и учинил там форменный скандал. Угроза его была серьезной: если курляндский сейм выберет Морица, то он введет войска. В дело вмешалась Польша. Екатерина спешно отозвала своего фаворита в Петербург. Мориц был полностью скомпрометирован и в глазах государыни, и всей Европы. Зачем нам такой жених? Такой нам не нужен.

При дворе меж тем образовались две партии, решался вопрос о престолонаследии. Первая задача любого правящего монарха – обеспечить себе приемника, озабочена этим была и Екатерина. Казалось вполне естественным, что наследником следует объявить сына казненного Алексея Петровича – мальчика Петра Алексеевича. Но такие же права на трон имеют дочери Екатерины. Анна уже замужем, ее отсекаем, но есть Елизавета. За Елизавету стояла сильная партия: Толстой, Бутурлин, Голицын, глава украинских войск, Девьер, генерал-полицмейстер Петербурга. За Петра Алексеевича тоже стояли сильные люди, а главное – к этой партии принадлежал сам Меншиков.

Умный и осторожный вице-канцлер Остерман Андрей Иванович, дабы примирить обе партии, измыслил замечательный план – женить Петра Алексеевича на цесаревне Елизавете. Петр еще ребенок, невеста старше его на семь лет, на это никто не обращает внимания. Главным препятствием к осуществлению плана служат их родственные отношения. Елизавета – родная тетка Петра Алексеевича, а это значит, что он, «придя в совершенные лета», может с легкостью расторгнуть этот брак, и церковь его в этом поддержит. Затею эту на корню отверг Меншиков. Он твердо стоял за Петра Алексеевича, поскольку намеревался выдать за него свою старшую дочь Марию. Как всегда, стремительный и уверенный в себе, он успел поговорить об этом с императрицей и получил ее согласие на этот брак.

В декабре 1726 года новый претендент на руку Елизаветы – двоюродный брат герцога Голштинского, Карл Август, титулованный епископ Любский, прибыл в Петербург. Он сразу был обласкан двором, государыня пожаловала его орденом Св. апостола Андрея Первозванного, за этим дело не стало, всё по-родственному. Елизавета устала ждать мужа. Карл Август ей понравился, она даже успела его полюбить. И вообще в этом есть что-то мистическое: две сестры выходят замуж за двух братьев. Придет время, и они уплывут в сказочную Голштинию, будут жить рядом, ездить друг к другу в гости. Мардефельд, прусский посланник в России, написал в своем отчете про Елизавету: «Она совершенная немка по духу и только ждет, чтобы уехать отсюда».

А пока матушка здорова и благополучна, будущее виделось радужным! Летний яркий день, летит по волнам любимая яхта императрицы «Елизавета», направляясь в Петергоф. На мачте яхты развевается государственный флаг, а за ней поспешает целая флотилия судов. Тут и русские вельможи, и иностранные посланники, музыканты с валторнами и трубами играют не переставая, и только когда в гавани начинают из всех батарей палить пушки, они прерывают игру. Берхгольц подробно описал увеселительную прогулку, а в конце дал бытовой совет: господа, при подобных поездках «всякий обыкновенно должен взять с собой собственную постель», а в противном случае хоть на полу спи без подушки и одеяла. Но это всё мелочи, в Петергофе будет весело, и вино будет литься рекой.

Императрица Екатерина I заболела в апреле, простыла, горячка. Потом вроде оправилась, но болезнь вернулась снова, и 6 мая 1727 года она умерла. Осталось завещание императрицы, так называемый тестамент, – трон переходит к Петру Алексеевичу. Пятнадцать пунктов этого тестамента именем Екатерины I отменяли действующий закон о праве государя назначать себе наследника, беда только, что сама государыня не могла его подписать, потому что находилась в беспамятстве. Тут же пошел упорный слух, что тестамент подписала Елизавета, считай, Меншиков. Но слух быстро угас. С желающими видеть на троне Елизавету Меншиков быстро расправился. Их обвинили в заговоре, Девьера и вовсе сочли отравителем Екатерины. Толстой с сыном был сослан на Соловки, Девьер пошел в Сибирь.

19 мая 1727 года, не дожив до венчания две недели, скоропостижно скончался жених Елизаветы Карл Август. Она очень тяжело переживала эту смерть. Во главе так называемой голштинской партии стоял герцог, супруг Анны Петровны. Партия эта была сильна, и все рассчитывали, что герцог Голштинский поможет закрепить за троном линию Петра I, посадив на престол Анну или Елизавету. Но Меншиков предал своего высочайшего покойного благодетеля – он попросту выслал Анну с мужем из России. 27 июля этого же года они отбыли в Киль. Елизавета осталась совсем одна.

Анна писала сестре из Киля: «Государыня дорогая моя сестрица! Доношу вашему высочеству, что я, слава Богу, в добром здравии сюда приехала с герцогом, и здесь очень хорошо жить, потому что люди очень ласковы ко мне; только ни один день не проходит, чтоб я не плакала по вас, дорогая моя сестрица: не ведаю, как вам там жить. Прошу вас, дорогая сестрица, чтоб вы изволили писать ко мне почаще о здравии вашего высочества».

А что писать? Жизнь была скудной. Считалось, что у Елизаветы был свой двор. Еще с 1724 года при ней состоял в пажах Александр Шувалов. И гофмейстер был, достойный и верный человек Семен Григорьевич Нарышкин (не будем забывать, что бабушка Елизаветы была Нарышкиной). Красавец и вообще ловкий человек – Бутурлин Александр Борисович (между прочим, кавалер ордена Святого Александра Невского, батюшка Петр I наградил) числился при дворе ее камергером. И лекарь был свой, умный и надежный Лесток. При батюшке он попал в опалу и был сослан в Казань, но после смерти мужа императрица Екатерина его вернула и определила при дворе дочери. Но жизнь тусклая, никакая, денег на содержание дают мало, а Елизавета привыкла жить широко.