— Ноги подними! — Я ожесточенно драила пол. — Затем, что вы без нас и дня не проживете. Покорми, постирай, убери, в постели ублажи. А потом насчет себя любимой упреки выслушай и с ними согласись. Разве это жизнь?

— Да ты феминистка! — изумился Иванов. — Не ожидал! Между прочим, любая феминистка — рассадник моральной смуты. Смотри, у таких, как ты, Эфа, личная жизнь никогда не складывается. Думаешь, почему мы разошлись? Потому что ты подавляла мое внутреннее эго.

Я чуть было не стукнула по его внешнему эго. Видали! Пришел в чужой дом, наворачивает борщ, который я сварила на три дня (без учета голодного Иванова), добавляет в него рыночную сметану (купленную на мои деньги) и рассуждает о личной жизни женщины, которая не имеет к нему никакого отношения… Я уже собиралась разъяснить Иванову, почему его моя личная жизнь теперь не касается, как в спор вмешалась Клара:

— Ванечка, может, ну, ее, эту романтику? Жил ты здесь и дальше проживешь, — прошептала бабуля, схватившись за сердце. — Пропадешь ты в этой Канаде! Как же мы без тебя?

— У вас Эфа есть, — сказал, как отрезал: — Она обо всем позаботится. — А я не пропаду. Я еще вас к себе перевезу в огромный дом с окнами на море. А вот тебя, Эфка, не возьму.

— Да я и сама к тебе не поеду. Ты же жрешь как голодный крокодил: глотаешь все, что видишь и не пережевываешь. На тебя продуктов не напасешься. А ну, положь сметану, не для тебя куплена!

Иванов обиделся:

— Ведь мы же интеллигентные люди, расстались по-хорошему. А ты буянишь. — И затем виновато уточнил:

— Эфа, надеюсь, ты меня в аэропорт проводишь? Все-таки родину покидаю.

Конечно, я его проводила. Феминистка, как же! Дотащила на себе потертый чемодан со сломанной застежкой (зачем покупать новый, если этот еще вполне годится?); вручила пакет с домашними пирожками (будет, чем подкрепиться в дороге); пригладила взъерошенную шевелюру бывшего муженька и расчесала клочкастую бороду (вдруг таможня такого не пропустит, возись с ним потом!). Вокруг нас крутились сомнительные личности, которых Ванька представил как своих лучших друзей. Личности шуршали пакетами, совали Ваньке записки в карман и брали с него страшные клятвы, что как только его нога вступит на канадскую землю, он обязательно позвонит Семену Степанычу (Анне Кирилловне, Михал Петровичу и так далее). Меня оттеснили в сторону, так что за сценой расставания я наблюдала со стороны. С каким-то товарищем Ванька посекретничал минут десять, причем товарищ то и дело оглядывался на меня. Подозреваю, сколько гадостей бывший муженек наговорил про бывшую жену: мол, и готовить не умеет, и деревяшка в постели, и характер такой, что сразу вешайся. На прощанье Ванька склонился в шутовском поклоне (дескать, простите, люди добрые за все и не поминайте лихом), и отбыл в свою провинциальную Канаду, страну, где, по рассказам, очень синее небо, хотя с нашим его и не сравнить, впрочем, как и дожди, косы, разумеется…

По праздникам он присылал копеечные открытки, иногда звонил, а потом ни с того ни с сего сделал мне денежный перевод на очень крупную сумму. И даже не в рублях. Одновременно так же поступили Петров и Сидоров, эмигрировавшие вслед за Ивановым. Один отправился покорять Лондон, другой Калифорнию. Дела у двух моих бывших также шли хорошо, вот они и решили, что надо помочь бедным родственникам, оставшимся в заложниках у российского государства. Конечно, помощь была оказана в свободно конвертируемой валюте. Честно говоря, мы не особенно возражали. На тот момент деньги стали настоящим подарком судьбы.

На полученные средства я купила дом и перевезла туда многочисленную родню. После развода с Сидоровым членов семьи значительно прибавилось: мне пришлось заботиться о его законной жене Ольге и двух семилетних близнецах — Коле и Толе. Это, не считая старичков и тетки с дядей. Помимо них, у нас проживают золотые пираньи, крокодил Гена и жаба мужеского пола по имени Жбан. Как говорится, с нами не соскучишься! У нас весело…

…Было весело. Пока несколько дней назад не убили Ваньку Иванова, так некстати и не вовремя посетившего родные пенаты.

Дождь закончился. Вздохнув, я пошла на остановку такси, волоча за собой чемодан на колесиках. Колесики сломали еще по дороге в Грецию, так что теперь приходилось обходиться собственными силами. Чемодан был тяжелым. Ведь помимо собственного гардероба, мне пришлось накупить подарков для всей семьи. Траур трауром, а без подарков не смей возвращаться. Иначе все обидятся.

Народ мгновенно рассосался по маршруткам, автобусам и личным авто. Свободных «такси» было хоть отбавляй. Поэтому я еще не успела сказать «Такси!», как уже сидела на заднем сиденье черной «волги».

— Куда едем, девушка?

— В Колымяги.

— Хорошее место, — одобрил шофер. — Хлебное. Я туда часто езжу. Одного в аэропорт доставь, другого — домой из аэропорта, третьего — из кабака забери и не растряси на плохих дорогах. Что ж у вас дороги плохие? Скинулись бы всем поселком да и отремонтировали бы. Всяко польза. Хотя на заказы не жалуюсь — с утра до вечера, то к вам, то от вас. Вечером подсчитаешь выручку — месяц можно жить.

— В Колымягах люди очень щедрые потому, как очень богатые, — поддерживать эту бессмысленную беседу не хотелось, но шофер жаждал общения. Тема «принц и нищий» ему явно пришлась по вкусу. — Богатство делает человека добрым и сострадательным (он презрительно фыркнул в ответ). Вообще, ученые доказали: чем больше у человека денег, тем ему проще быть щедрым.

— Врут ваши ученые. Они бы с моё поездили, сразу бы поняли, ху из кто в этом мире, — неожиданно разозлился мой собеседник. — Ишь ты, ученые! И откуда среди вашего брата столько скупердяев? Ума не приложу! Иной и за копейку готов удавиться. Счетчик тикает, а он с него глаз не сводит: вдруг обсчитаю. А чего мне, спрашивается, его обсчитывать? Я разве вор? Я — честный человек. Беру только те деньги, которые заработал.

Нет, лучше всего иметь дело с пьяными. Вот где щедрость! Видите часы? — он потряс левой рукой, на которой красовался отличный швейцарский механизм. — Это мне на днях мужичок один подарил. Лицо, говорит, у вас располагает к доверию.

Я с сомнением взглянула на его физиономию, заросшую трехдневным мхом. Левый глаз заплыл, на руке подозрительная наколка. Впрочем, что мы знаем о доверии? К примеру, наша тетка Соня не доверяет очкарикам. Она уверена, что все, кто носит очки, потенциальные преступники и сволочи. Хороший человек не будет скрывать глаза за стеклами, пусть и прозрачными. Тезис о плохом зрении Сонька отметает сразу: можно носить линзы, на худой конец, сделать операцию. Было бы желание. Из этого правила есть только два исключения: Карл и Клара. Им она доверяет безоговорочно. Мы прожили вместе достаточно, чтобы убедиться в благих намерениях по отношению друг к другу. Подозреваю, что и в аду мы окажемся все в той же веселой компании. Чертям на забаву.

Самое смешное, что в последнее время у Фимы, мужа Соньки, наметились проблемы со зрением. Доктор выписал очки, носить которые Фима боится. Ходит, щурится, но заветный футляр не вынимает. Сонька и так его уже обвинила во всех смертных грехах: от прелюбодеяния до чревоугодия. Очков их брак точно не выдержит. По секрету скажу, что сама я давно перешла на линзы после того, как тетка выбросила в мусорное ведро две пары дорогих очков. Никакие уговоры не действовали: «Ты слишком молода, чтобы ходить в этих страшных окулярах!». Пришлось изменить привычки, хотя без очков чувствую себя раздетой. Когда у тебя на лице «окуляры», ты словно отгораживаешься от мира. В линзах нет такого эффекта: глаза в постоянном напряжении, цвета намного резче. Поэтому, когда тетка ложится на очередную пластическую операцию, мы с Фимой становимся очкариками. А все из-за теткиного недоверия.