Понятливому Ознобишину этого оказалось вполне достаточно.

— Конечно, дьявол! — с мрачным удовлетворением кивнул психиатр. — Он живет в душе каждого человека. Так же, как и Бог.

Неизвестно, отчего майор Коробочкин рассердился на Ознобишина. Поп, а не психиатр! Возможно, поэтому сыщик не стал матюгаться. Молча покинул красноречивого приятеля. Коробочкина ждали три групповых изнасилования и два убийства. И никакой чертовщины!

3.

С недавних пор доктор Ознобишин стал заведовать в Воробьевской психбольнице отделением глюков. Так он именовал экстрасенсов, хотя не имел на это никакого права, поскольку пациенты не были чьей‑либо галлюцинацией. Будучи физическими телами, они существовали в реальности, но поначалу казались скептику иллюзорными. Однако глубоко ошибочное наименование «глюк» в Воробьевке прижилось. На него охотно откликались даже сами экстрасенсы.

Иннокентия Ивановича радовал и одновременно пугал интерес к его работе Службы безопасности. Радовал — потому что контрразведка охотно раскошеливалась на исследования, путал — по той же причине. Ознобишин опасался, что полковник Судаков когда‑нибудь задушит его в объятиях. Поэтому об очередной неприятности первому он сообщил Коробочкину.

Из окна туалета на шестом этаже, высадив решетку, ночью выпрыгнул санитар Колюня. Алкоголя в крови самоубийцы не обнаружили.

— Депрессия!

Объяснение Ознобишина прозвучало для сыщика неубедительно: если депрессия, почему мужик не поддал? Тем более, что спирта в Воробьевке — хоть залейся.

В окно Колюня устремился, сжимая в руке свою резиновую дубинку. Зачем он прихватил ее в последний путь?

У некоторых больных были легкие телесные повреждения. Колюня с удовольствием охаживал психов любимой дубинкой.

Общение с обитателями Воробьевки сыщику показалось куда приятней, чем с политиками, поэтому он стал присматривать среди них кандидата в мэры.

Первым Ознобишин представил майору восторженного господина неопределенного возраста, с вызывающе расстегнутой ширинкой, по фамилии Сизов, попросившего называть его просто Сизарем. Майору показалось, что он неумело изображает сумасшедшего. Заинтересованно таращит глаза, корчит дикие рожи… Навесить ему хорошую плюху — мигом придет в себя.

Угадав желание Коробочкина, Ознобишин встревожился:

— Ты не у себя в ментовке!

— У вас ворота расстегнуты! — конфиденциально сообщил Станислав Сергеевич Сизарю.

— Разумеется! — обрадовался глюк. — А вы свои зачем застегнули? Любовные органы должны постоянно проветриваться!

— Для какой цели? — хмуро поинтересовался Коробочкин.

— Тогда они достигают невиданной силы! И массаж, конечно! Не стесняйтесь массировать свои гениталии даже в приличном обществе!

Сыскарь не знал лучшего средства развязать язык какому‑нибудь матерому рецидивисту, ободряюще сжав в пятерне его мошонку. О том, что такой массаж повышает сексуальную силу, он слышал впервые.

— Что вы можете рассказать об убийстве санитара? — обратился Коробочкин к Сизарю.

— Очень многое!

— Что именно?

— Его не было.

— Все?

— Разве этого мало?

Со вздохом сожаления майор признал, что полоумный его переиграл.

— Колюня жив? — спросил Коробочкин.

— Тело его мертво.

— А дело его живо?

Сизарь посмотрел на плотного дядю с лицом, вырубленным топором, как на душевнобольного.

— Душа Колюни жива.

— Кто выпустил ее из тела?

Доктор Ознобишин беспокойно заерзал: от неосторожного Коробочкина он ждал любых выходок.

С философской точки зрения вопрос Сизарю понравился. Он впал в глубокую задумчивость, при этом возвел очи к потолку, а руку запустил в штаны.

— Прекратить мастурбацию! — скомандовал майор.

— Я массирую свои гениталии! — обиделся глюк.

— Я сам помассирую вам гениталии!

Польщенный Сизарь расшаркался:

— Это было бы очень любезно!

Ознобишин не сомневался, что нахальный мент выполнит свое обещание, поэтому поспешил вмешаться в светскую беседу:

— Сизарь упомянул о том, что душа усопшего санитара жива…

— Что мне ее, солить?

— Отнюдь! — игриво откликнулся глюк. — Вашему покорному слуге душа Колюни расскажет немало любопытного.

Коробочкин в изумлении воззрился на доктора Ознобишина, который с важным видом закивал головой.

— Сизарь умеет общаться с душами умерших.

— Всего девять дней после их смерти! — уточнил душевнобольной.

— Для следствия это кое‑что! — долго выдержать иронический тон сыщик не мог, соскальзывая на хамский. — Душа санитара меня не волнует. — Изысканное выражение далось Коробочкину нелегко. — Как он оказался за окном?

— Об этом можно узнать у души Колюни! — с таинственным видом сообщил Сизарь. — Один момент!

Наблюдая, как безумец морщит брови и беззвучно шевелит губами, Станислав Сергеевич проникся сочувствием к Ознобишину:

«Кешка со своими клиентами сбрендил… Да и меня ведь небось не отличить от уголовника… С кем работаем, тем и становимся. Взять хотя бы гинеколога Придатко…»

— Душа Колюни говорит, что он добровольно ушел из жизни, потому что пресытился мерзостью бытия… — с просветленным видом произнес глюк.

— Дальше! — рыкнул Коробочкин.

— Колюня просит не говорить в церкви, что он самоубийца, чтоб его отпели…

— Пусть душа представит доказательства того, что санитар добровольно ушел из жизни.

С мученическим видом глюк вновь попытался проникнуть в потусторонний мир. Блаженная улыбка свидетельствовала о том, что цель достигнута.

Чтобы не чувствовать себя идиотом, созерцая откровенное надувательство, Коробочкин зашел в ординаторскую покурить. Ознобишин последовал за приятелем.

Оказалось, что Сизарь на воле зарабатывал хорошие деньги, рассказывая безутешным родственникам новопреставленных о последних желаниях отлетевших душ. Те охотно вступали с ним в контакт.

— По какой же статье его посадить? — оборвал сыщик словоизлияния психиатра.

— За что? — поразился Ознобишин.

— Мошенничество налицо.

— Ты уверен, что он не вступает в астральный контакт?

— А ты не уверен? — Коробочкин во все глаза уставился на полоумного доктора.

— Я изучаю проблему. У меня нет доказательств того, что Сизов жулик!

Глюк оказался легок на помине. Он влетел в ординаторскую, заливаясь счастливым смехом.