* * *

В 1827 году журнал «Московский вестник» поместил юмористический стихотворный диалог «Сцена в книжной лавке», где есть такие строчки:

И нечего сказать – на Вальтер Скотта

У нас пришла чудесная охота!

Аделаида Николаевна Паевская (1843–1908), автор книги «Вальтер Скотт. Его жизнь и литературная деятельность», 1891

Популярность В. Скотта была неслыханная. Ни один автор романов до того времени не пользовался подобною славою, и, несмотря на это, он сумел на некоторое время сохранить тайну своего имени. В предисловии к общему собранию своих романов автор объясняет, почему сделал это: во-первых, он сначала боялся пошатнуть свою поэтическую известность неудачной попыткою в новой литературной отрасли, во-вторых, считал несовместным звание романиста со своим общественным и служебным положением и к тому же не терпел разговоров о собственных литературных трудах. Нужно сказать, что интерес, возбужденный таинственным автором «Вэверлея», был настолько велик, что вызвал появление множества статей и целых сочинений, занимавшихся рассмотрением вопроса о том, кто такой «Великий неизвестный». Называли то брата автора, Томаса Скотта, то товарищей его Эрскина и Элисса, то критика Джеффрея и многих других.

Вирджиния Вулф (1882–1941), британская писательница, литературный критик

Он превосходен в изображении чувств, которые владеют человеком не тогда, когда он вступает в конфликт с другими людьми, а когда борется с природой или судьбой. Его роман – это роман о гонимых и затравленных, которые прячутся в ночном лесу, о бригах, уходящих в море, о волнах, разбивающихся о берег при лунном свете; о пустынных песчаных дюнах и всадниках, скачущих вдалеке, роман жестоких схваток и напряженного действия. И он, возможно, был последним из романистов, владевших шекспировским искусством – выявлять характер героя через его речь.

Нортроп Фрай (1912–1991), канадский филолог (по книге А. А. Долинина «История, одетая в роман. Вальтер Скотт и его читатели»)

Один из крупнейших литературоведов современности, американский профессор Нортроп Фрай, рассказывает в своих лекциях, как однажды он пожаловался коллеге и другу Ричарду Блэкмуру на то, что его ужасно утомляют долгие часы, которые приходится проводить в самолетах и в залах ожидания аэропортов. «Читайте Вальтера Скотта, – посоветовал ему Блэкмур, добавив: – Я его люблю». Фрай последовал этому совету и не разочаровался. «Ничто так не успокаивает и не ободряет во время полета на реактивных самолетах, – пишет он, – как дилижансовый стиль в качестве попутчика».

Хескет Пирсон (1887–1964), английский писатель, автор биографии Вальтера Скотта

Всю свою жизнь Скотт был окружен собаками; хозяин и его псы прекрасно понимали друг друга, только что не разговаривали. В то время его любимцем был Кемп, помесь пегого английского терьера с английским же пятнистым бульдогом чистейших кровей. Когда Скотт лазил по скалам, – а тут все зависело от силы мышц и цепкости пальцев, – Кемп часто помогал ему выбрать самый удобный путь: прыгал вниз, оглядывался на хозяина, возвращался, чтобы лизнуть того в руку или щеку, и снова прыгал вниз, приглашая следовать за собой. К старости Кемп растянул связки и уже не мог угнаться за Скоттом. Однако, когда Скотт возвращался домой, первый, кто его замечал издали, сообщал об этом Кемпу. Услыхав, что хозяин спускается с холма, пес бежал на зады усадьбы; если же Скотт приближался со стороны брода, то Кемп спускался к реке; не было случая, чтобы он ошибся. […] После смерти Кемпа его любимцем стал Майда, помесь борзой и мастифа, с косматой, как у льва, гривой, шести футов от кончика носа до копчика хвоста и такой огромный, что когда он сидел за обедом рядом со Скоттом, то мордой доставал до верха хозяйского кресла. Могучий пес мог одолеть волка или свалить матерого оленя, однако кот Хинце не давал ему воли. Как-то Скотт вышел на его жалобный вой и обнаружил, что собака «боится пройти мимо киса, который расположился на ступеньках». Внешность Майды привлекала бесчисленных художников, рвавшихся писать со Скотта портреты, так что пес фигурировал на нескольких таких полотнах, а в ряде случаев выступал моделью сам по себе. «Мне приходилось лично присутствовать на сеансах, – рассказывал Скотт об одном из этих случаев, – ибо натурщик, хотя и получал время от времени по холодной говяжьей косточке, обнаруживал признаки растущего беспокойства». В отсутствие хозяина Майда быстро приходил в ярость, и на свет появлялся намордник. В конце концов пес решительно отказался позировать, и один только вид кистей и палитры заставлял его подниматься и уныло удаляться из комнаты. Но он не мог помешать хозяину «списать» с себя двух придуманных псов – Росваля в «Талисмане» и Бивиса из «Вудстока».

* * *

…Задира рыцарь из «Талисмана», Ричард Львиное Сердце, на долгие годы стал любимым героем мальчишек школьного возраста. Впрочем, на чтиво, как и на все остальное, мода меняется, и в наше время скорее всего герой с сердцем льва уступил место герою с «душой» машины.

* * *

Для Скотта-рассказчика были характерны непринужденность и неисчерпаемость. «Ну, доктор Вилсон, – сказала как-то Шарлотта врачу, который в свое время излечил мальчика Уотти от шепелявости, – вижу, что вы самый умный доктор во всей Великобритании: как вы завели тогда Скотту язык, так он с тех пор не дал ему и минутки передохнуть». Все мужнины истории она, судя по всему, давно уже знала наизусть, так что в конце концов перестала к ним прислушиваться и чисто механически вставляла время от времени свои замечания в поток его красноречия. Однажды он завел рассказ про владетеля Макнаба, «который, бедная его душа, приказал нам долго жить». «Как, мистер Скотт, разве Макнаб помер?» – удивилась Шарлотта. «Клянусь честью, милочка, если не помер, так, значит, с ним предурно обошлись, зарыв его в землю».

Дэвид Дайчес (род. 1912), британский литературовед, автор биографии Вальтера Скотта

История становления Скотта-писателя – это история маленького мальчика, околдованного местами и преданиями, связанными с жестокими и героическими деяниями, мальчика, который вырос, чтобы постигнуть истинный смысл – с точки зрения человеческих подвигов и страданий – этих жестоких и героических деяний, и нашел способ соединить в своих романах колдовство и действительность.

* * *

Он как никто выражал Шотландию эпохи от 1745 года до Билля о реформе. Прошлое он судил настоящим, а настоящее – прошлым, но свойственное Уэллсу чувство будущего было ему незнакомо. Этот его недостаток понятен, более того, неизбежен, являясь составной частью его небрежного гения. А гением он в конечном счете и был – гением безоговорочно.

Борис Георгиевич Реизов (род. 1902), советский литературовед, в книге «Творчество Вальтера Скотта», 1965

В 1832 году, говоря о восточной теме в английской литературе, Скотт называл имена своих предшественников: Томаса Мура, автора «Лалла-Рук», и Байрона, автора «Восточных поэм». В изображении Востока между этими поэтами и Скоттом мало общего, так как задачи, которые он себе ставил, были совсем другие. Сказки «Тысячи и одной ночи», о которых у него сохранились воспоминания уже почти полувековой давности, могли помочь гораздо больше. Но из произведений на эту тему Скотт читал, конечно, не только те, которые он упоминает в предисловии к своему роману, тем более что к тому времени в Англии литература о Ближнем Востоке была довольно богата. Исторические и географические сочинения, книги об исламизме и крестовых походах, путевые очерки англичан, устремившихся на Восток после окончания наполеоновских войн, наконец – богатая французская ориентальная литература были, несомненно, прочитаны и изучены в те краткие сроки, которые давал себе Скотт для каждого романа. Текст «Талисмана» сохранил явные следы этих недавних чтений.