– Парень, ты здесь попусту тратишь свое время. Тебе нужно плавать в озере, а не в пруду.

– Что же вы предлагаете? – спросил Рис.

– Я поговорю на эту тему с боссом.

Две недели спустя Рис уже работал коммивояжером в небольшой фармацевтической фирме. Он был одним из пятидесяти таких же торговцев, но, когда смотрелся в свое особое зеркало, знал, что это не так. Единственным его конкурентом теперь был он сам. Все ближе и ближе подступал он к тому вымышленному образу, который сам себе создал, образу умного, образованного, утонченного, обаятельного человека. Он хотел сделать невозможное, ибо всякому известно, что эти качества не приобретаются – они всасываются с молоком матери. Но Рис сделал это невозможное. Он стал тем, кем хотел стать, тем, чей образ сам себе создал.

Он колесил по стране, продавая товары фирмы, общался с людьми, внимательно их слушал. В Лондон возвращался переполненный идеями и конкретными практическими предложениями и стал быстро подниматься по служебной лестнице.

Спустя три года после прихода в фирму он уже занял пост ее коммерческого директора. Под его умелым руководством фирма начала заметно процветать.

А через четыре года в его жизнь ворвался Сэм Рофф. Он первый понял, какая жажда мучит Риса.

– У нас много общего с тобой, Рис. Мы хотим завоевать весь мир. Я покажу тебе, как этого добиться.

И он выполнил свое обещание.

Сэм Рофф был отличным наставником. В течение девяти лет под его руководством Рис стал незаменимым для фирмы человеком. По мере того как шло время, он получал все более и более ответственные посты, занимаясь реорганизацией подразделений фирмы, улаживая различные производственные конфликты в разных точках земного шара, координируя работу разнообразных структур «Роффа и сыновей», разрабатывая и проводя в жизнь новые идеи. Вскоре Рис был единственным, кроме самого Сэма Роффа, кто досконально знал всю подноготную системы управления фирмой. Он стал реальным претендентом на пост ее президента. Однажды утром, когда Рис и Сэм Рофф возвращались из Каракаса на борту специально оборудованного роскошного «Боинга-707-320», одного из восьми воздушных кораблей, принадлежавших фирме, Сэм Рофф похвалил Риса за мастерски провернутую им выгодную для фирмы сделку с правительством Венесуэлы.

– Тебя ждут солидные комиссионные за это дело, Рис.

– Мне не нужно никаких комиссионных, Сэм, – проговорил Рис. – Я бы предпочел выкупить у фирмы пакет акций и получить место в Совете директоров.

Оба они знали, что он заслужил это. Но Сэм сказал:

– Прости, но не в моих силах менять правила. «Рофф и сыновья» – частная фирма. И никто, кроме членов семьи, не может заседать в Совете или держать пакет акций.

Рис, конечно, знал об этом. Не входя в Совет, он, однако, был обязан присутствовать на всех его заседаниях. Сэм Рофф являлся единственным наследником мужского пола. Остальные члены семьи Роффов были женщинами. В Совет директоров входили их мужья: Вальтер Гасснер, женатый на Анне Рофф; Иво Палацци, женатый на Симонетте Рофф; Шарль Мартель, женатый на Элене Рофф. И сэр Алек Николз, Рофф по материнской линии.

Итак, Рис был поставлен перед выбором. Он знал, что заслужил место в Совете, что наступит день, когда именно он полностью сосредоточит в своих руках управление фирмой. Однако сейчас этому препятствуют обстоятельства, но обстоятельства, как известно, склонны меняться. И Рис решил остаться, остаться и посмотреть, что из этого получится. Сэм научил его быть терпеливым. И вот теперь Сэм мертв.

В офисе снова вспыхнул свет. В дверях стоял Хаджиб Кафир. Кафир был коммерческим директором турецкого филиала «Роффа и сыновей». Небольшого роста, смуглолицый, он гордился своими бриллиантами и своим толстым животом, словно они были его послужными наградами. Сейчас у него был взъерошенный вид наспех одевшегося человека. Значит, Софи все же вытащила его из ночного клуба.

– Рис! – пустился в объяснения Кафир. – Дорогой мой, прости, пожалуйста. Откуда мне знать, что ты все еще в Стамбуле. Ты же должен был сейчас уже лететь в самолете, а у меня тут подвернулось срочное дело...

– Сядь, Хаджиб. Слушай внимательно. Необходимо послать четыре шифрограммы по фирменному коду. В четыре разные страны. Доставлены они должны быть лично адресатам в руки нашими собственными посыльными. Я ясно излагаю?

– Да, – ответил Кафир, смешавшись, – даже очень ясно.

Рис быстро глянул на циферблат тонких золотых часов на руке.

– Почта в Нью-Сити уже закрыта. Их надо отправить из Йени-Постхане-Кад. Через тридцать минут они уже должны быть в пути.

Он протянул Кафиру текст шифрограммы.

– Кто станет обсуждать то, что тут написано, будет тотчас уволен с работы.

Кафир взглянул на текст, и глаза его расширились.

– Боже мой! – выдохнул он. – Боже мой!

Затем он перевел взгляд на потемневшее лицо Риса.

– Как это произошло?

– Несчастный случай, – сказал Рис.

Впервые за все это время Рис позволил своим мыслям обратиться к той, о ком сознательно не позволял себе думать: к Элизабет Рофф, дочери Сэма. Сейчас ей двадцать четыре. Когда Рис впервые увидел ее, она была пятнадцатилетней девушкой с зубами, стянутыми пластинами, до безумия застенчивой, одинокой, безобразно толстой, замкнутой и воинственно-агрессивной. Шли годы, и на глазах Риса она преобразилась, унаследовав красоту своей матери и ум и стойкость духа своего отца. Она очень любила Сэма. Рис понимал, что его смерть для нее – это трагедия. Он должен сам рассказать ей об этом.

Двумя часами позже Рис Уильямз уже находился над Средиземным морем на борту одного из реактивных самолетов фирмы, взявшего курс на Нью-Йорк.

Берлин

Понедельник, 7 сентября – 10.00

Анна Рофф-Гасснер знала, что не смеет крикнуть еще раз, так как Вальтер вернется и убьет ее. Она забилась в угол спальни, дрожа всем телом и ожидая неминуемой смерти. То, что начиналось как красивая волшебная сказка, завершилось диким и невыразимым ужасом. Она слишком долго боялась взглянуть правде в глаза: человек, за которого она вышла замуж, был маниакальным убийцей.

До встречи с Вальтером Гасснером Анна Рофф никого никогда не любила, включая мать, отца и самое себя. Росла она хрупким, болезненным, склонным к обморокам ребенком. Она не помнила себя вне больницы, без нянек, вне присмотра докторов, привозимых из различных, порой самых отдаленных стран света. А так как ее отцом был Антон Рофф из «Роффа и сыновей», к постели Анны допускались только специалисты с мировым именем. Но, осмотрев ее, проверив анализы и после долгих диспутов разъехавшись по домам, они знали о ее болезни не больше, чем до своего приезда. Никто так и не смог правильно поставить диагноз.

Анна не могла посещать школу, как все другие нормальные дети, и со временем она замкнулась в себе, создав свой собственный мирок, полный фантазий и грез наяву. И никому туда не было доступа. Картины жизни она рисовала собственными красками, так как краски реальности были ей неведомы. Когда Анне исполнилось восемнадцать, головокружения и обмороки прекратились сами собой так же внезапно, как и начались. Но они успели оставить свой мрачный отпечаток в ее жизни. В возрасте, когда многим ее сверстницам уже надевают на пальчики обручальные кольца, а некоторые уже даже выходят замуж, она еще ни разу не целовалась. Она делала вид, что ей на это наплевать. Она убеждала себя, что счастлива в своем уединении от всех и вся. Как только ей, однако, перевалило за двадцать, появилось множество искателей ее руки, так как она была наследницей одной из самых престижных фамилий в мире, и многим хотелось бы прибрать к рукам ее состояние. К ней сватались шведский граф, итальянский поэт и с полдюжины обнищавших князьков из стран «третьего мира». Анна им всем отказала. Поздравляя дочь с тридцатилетием, Антон Рофф мысленно заламывал руки: «Видно, умру, так и не увидев внуков».