Прислонившись к стене, чтобы удержаться на ногах, и наблюдая, как бойцы нашей группы устремились назад, я искала глазами тело девушки в зияющей дыре дверного провала. Удар сердца. Еще один.

– Вайда! – Я чувствовала, как слово вылетает из моего горла, но колотившаяся в ушах кровь заглушала любые звуки. – Вайда!

Дверь на этом уровне была искорежена, помята, опалена – но, видимо, работала. Застонав, она вдруг начала открываться, однако на полпути с ужасающим скрежетом застряла. Я отскочила к стене, сделав два шага вверх по сломанной лестнице. Тьма снова укрыла меня как раз в тот момент, когда первый солдат протиснулся в щель, поводя пистолетом в тесном пространстве. Глубоко вздохнув, я присела, прижимаясь к земле. Я несколько раз моргнула, и зрение наконец полностью вернулось. А солдаты все появлялись из дверного проема, выпрыгивая через неровную дыру на площадку и устремляясь вниз по лестнице. Глотая дым, я насчитала четверых, пятерых, шестерых. Казалось, появление каждого сопровождал странный жужжащий хлопок, но только когда я, поднявшись, с силой потерла лицо, поняла наконец, что с нижних этажей доносится перестрелка.

Вайда пропала, опергруппа угодила в собственноручно растревоженное осиное гнездо, а заключенный 27…

«Черт возьми», – подумала я, снова усаживаясь на корточки, чтобы не привлекать к себе внимания. Такие бункеры обычно охраняло человек двадцать-тридцать. Разместить большее количество, даже временно, место не позволяло. Но то, что сейчас коридор был пуст, не значило, что все солдаты сейчас там, внизу, где стреляли. А вот если меня поймают, тогда уже точно все. Со мной будет кончено: меня убьют так или иначе.

Вот только тот человек с капюшоном на голове, которого я видела…

Я не питала особой преданности Детской лиге. Мы заключили сделку на словах, это была странная договоренность, столь же деловая, сколь и кровавая. Мне не было дела до других, если только эти люди не были членами моей группы. Да и обо мне заботились ровно настолько, чтобы сохранить мне жизнь и мои способности, дабы наводить на цель, словно вирусное оружие.

Я застыла, не в состоянии двинуться с места. То, что я увидела в голове охранника, продолжало снова и снова прокручиваться у меня в голове. Было нечто странное в том, как заключенному 27 связали руки, как повели его вниз, в темную неизведанность бункера. Что-то в блеске оружия, невероятности побега. Я чувствовала, как во мне, словно облако пара, нарастает отчаяние, заполняя все тело и клубами вырываясь из него.

Я знала, что такое оказаться в тюрьме. Чувствовать, как время останавливается, потому что с каждым днем капля за каплей утекает надежда на то, что все еще может измениться и кто-то придет на помощь. И я подумала: если кто-нибудь из нас до того, как операция окончательно провалится, сумеет добраться до узника, и он узнает, что мы здесь, ради этого одного уже стоило попытаться.

Но безопасного пути вниз не было, а неистовая пальба явно велась из автоматического оружия. Заключенный 27 поймет, что за ним приходили – и не смогли до него добраться. Я стряхнула с себя сострадание. Хватит думать, будто эти взрослые заслуживают какой-либо жалости, особенно агенты Лиги. Даже от новобранцев, на мой взгляд, разило кровью.

Если останусь здесь, как приказал Роб, то никогда не найду Вайду. Но если, ослушавшись, уйду, он придет в ярость. «Может, он хотел, чтобы ты стояла тут, когда прогремит взрыв, – прошептал тихий голос на задворках моего сознания. – Может, он надеялся…»

Нет. Я отбросила эти мысли – сейчас не до этого. Моя ответственность – Вайда. Не Роб, не заключенный 27, а эта чертова гадюка. Вот выберусь отсюда, найду Вайду, потом мы в целости и сохранности вернемся в штаб, вот тогда, пожалуй, я снова вернусь к своим подозрениям. Но не сейчас.

Пульс все еще бился в ушах слишком громко, и я не расслышала тяжелые шаги того, кто спускался с наблюдательного поста в прачечной. И когда моя рука коснулась двери, мы буквально врезались друг в друга.

Этот солдат был молодым. Судя по внешности, немногим старше меня. Райан Дэвидсон, выдал мой мозг, выплевывая всевозможную бесполезную информацию из файла с заданием. Вырос и родился в Техасе. Призван в Национальную гвардию после закрытия его колледжа. Специальность: историк искусств.

Однако одно дело – читать чью-то жизнь с распечатки, и совсем другое – встретиться с этим человеком уже из плоти и крови лицом к лицу. Почувствовать тяжелый запах его горячего дыхания, увидеть пульс, бьющийся в горле.

– Э-эй! – Солдат потянулся за пистолетом, но я ударила ногой по его руке, и оружие, прогрохотав по лестничной площадке, покатилось вниз по ступенькам. Мы оба метнулись за ним.

От удара подбородком о серебристый металл мозг словно взболтало. Одну слепую секунду перед моими глазами застыла девственно-белая вспышка. А потом все снова стало блестящим и ярким, сменяясь острой болью; солдат сбил меня с ног, и я снова ударилась о пол, прикусив нижнюю губу, вспарывая ее до крови. Красные капли брызнули на лестничную клетку.

Охранник всем своим весом прижал меня к полу. Вот он пошевелился – достать рацию. Ему ответила женщина – я слышала, как она сказала: «Докладывайте», потом прозвучало: «Поднимаюсь». Осознание того, как сильно я облажаюсь, если это действительно произойдет, ввергло меня в состояние, которое инструктор Джонсон любил называть контролируемой паникой.

Паникой, потому что положение осложнялось слишком быстро.

Контролируемой, потому что хищником была я.

Одна моя рука была притиснута к груди, другая оказалась зажатой между моей спиной и его животом. На нее вся надежда. Я судорожно комкала униформу солдата, нащупывая голую кожу. Воображаемые пальцы потянулись к его голове, пробиваясь внутрь, проникая в нее один за другим. Они продирались сквозь воспоминания: мое испуганное лицо за дверью, унылые картинки женщин в синем, танцующих на тускло освещенной сцене, поле боя, какой-то мужчина, обрушивший на него кулак…

Внезапно хватка ослабла, и в мои легкие снова хлынул воздух, холодный и затхлый. Я встала на четвереньки, заглатывая ртом кислород. Фигура надо мной отшвырнула солдата на ступеньки, словно скомканный лист бумаги.

– …подъем! Надо… – Слова звучали, словно из-под воды. Если бы не пряди шокирующе фиолетовых волос, торчащих из-под лыжной маски, я бы вряд ли узнала Вайду. Ее темная рубашка и брюки порвались, она явно хромала, но была жива и в основном цела. Я слышала ее голос сквозь густой звон в ушах.

– Господи, ну ты и тормоз! – крикнула она мне. – Двинули!

Вайда начала спускаться, но я уцепилась за шиворот ее кевларового жилета и отдернула назад.

– Мы выходим на улицу. Прикроем вход оттуда. Твой коммуникатор работает?

– Они все еще там – сражаются! – закричала девушка. – Мы можем понадобиться! Он приказал не покидать пост!..

– Тогда считай это моим приказом!

Ей пришлось подчиниться, потому что таковы были правила, и за это Вайда сильнее всего меня ненавидела: мой голос был решающим. И я могла отдавать ей приказы.