Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но если она вернётся с пустыми руками, она больше не увидит свою.
— Твоя бабушка тоже чудовище?
Мальчик стоял. Он не собирался ни говорить, ни отдавать.
* * *
Когда Ёлка выбралась из кровавой лужи, вытирая лицо тыльной стороной рук и тихонько скуля, мальчик уже затих. Топор Ёлка оставила, она не могла унести и дерево, и орудие. Он больше не был ей нужен. Паутень не собиралась её трогать. Никто не собирался, конечно. Бабушкину внучку в этом лесу пропустит каждый.
Теперь, когда Ёлка увидела взрослую паутень, она понимала, что зреет в старушечьих мешках под глазами. На что делаются похожи пока ещё родные черты.
Бабушка посадит меня на чёрную нитку, и я забуду всё это. Буду спать. Ждать редких встреч с мамой и папой. Думать, что так и надо. Слушать бабушку. Становиться такой же, как она.
Она пошла прямиком через лес, не замечая своей кровавой боевой раскраски. Дождь кончился.
* * *
— Привет, народ! С праздником! — сказал первый из четырёх моряков, махая рукой. У бедра висело тяжёлое моряцкое оружие, огнестрел. У тётки, что шла за ним, ствол вдвое длиннее был в руках.
Небо, которое здесь прозывали Синим морем, в противовес Серому морю — лесным глубоким болотам — проглянуло сквозь тучи, как последний осмысленный взгляд, и начался снегопад.
— Вижу, готовились. Ёлка… Надо же. Так приятно. Если б мы не видели, что вы люди, мы б к вам в село и не сунулись, хоть с бластерами, хоть без.
— Привет, — сказала Ёлка, улыбаясь столбнячным оскалом. — Мы очень рады гостям. Бегите отсюда, мы личинки паутеней.
Прежде чем тяжёлая лапа бабушки, продавливая бывшую человеческую плоть, сжала её голову, Ёлка увидела, как изменилось лицо моряка.
— Аня, огонь! — успел крикнуть человек, а больше он ничего не успел, а Аня успела жутко завыть, поняв, и, нажала на спуск, и горячая, как воспоминание о добрых временах, стрела пробила Ёлкино маленькое сердце.